Вчера поделился этой тревожащей меня мыслью с братьями, и те надолго погрузились в раздумья. Потом Андрей выдал свою версию происходящего, и вот клянусь, в голосе друга не было ни малейшего осуждения!

— Знаешь, Марк… — задумчиво произнес он, — ангелы Господа нашего тоже ведь разные. И среди них есть архангелы, которые не только открывают пророчества и укрепляют в людях веру, просвещая их светом познания Святого Писания. Ведь возглавил же архангел Михаил святое войско в борьбе с Сатаной? Так почему бы и на земле не быть такому? Не только каждый человек имеет своего Ангела Хранителя, но и каждая благочестивая семья, каждое община, даже каждое государство. Вот наш Учитель и выбрал тебя нам в помощь. Помнишь, как ты сам рассказывал Синедриону о «тех, кто удерживает»?

Я удивленно киваю. Еще бы не помнить! Целую теорию о Катехоне тогда развил, лишь бы примирить первосвященников с мыслью о главенстве Рима и власти императора, как оплоте для сдерживания хаоса — силе, не позволяющей антихристу прийти в мир и проявиться во всю силу.

— Так вот я подумал: это, наверное, и есть твой путь, предначертанный Мессией — защищать мир от происков Сатаны. Есть же у пророков слова о том, что сильные духом люди, укрепившись в вере, исходят в уединение и вступают в борьбу с невидимыми демонами, уподобляясь льву, царю диких зверей.

Опять этот лев… Теперь уже и Андрей подводит меня к этой мысли. Ну, и как тут не поверить в промысел божий?! Как там у Цицерона? "Кто настолько глух, что даже от друга не может услышать правды, тот безнадёжен». Надеюсь, это сказано не обо мне.

…На улице мы прощаемся с апостолами до вечера. У меня еще куча дел в городе, а им нужно проведать друзей в еврейском квартале. Тит Сиверус покинул нашу компанию еще раньше — подозреваю, что главу храмовой охраны ждет сейчас о-о-чень неприятный разговор с ним. Ну, а нас для начала ждет один из нескольких рынков столицы — тот, который находится здесь же, в египетском квартале Ракотис. Идти до него от Серапеума сравнительно недалеко — он возле западных ворот Александрии, которые в противовес восточным воротам Солнца называются воротами Луны.

Суета и шум восточного базара слышны задолго до подхода к нему, а многочисленные лавки в нижних этажах домов и легкий морской ветер в лицо, не дают усомниться в том, что мы движемся в правильном направлении. Да и трудно здесь ошибиться — все улицы города идут строго с севера на юг или с востока на запад, двигаясь в сторону моря хочешь, не хочешь, но выйдешь на центральную улицу Виа Конопика.

В пестрой уличной толпе кого здесь только не было — и эллины с сирийцами, и арабы с иудеями и представители иных народов, о которых я даже не имел представления. Вперемешку звучали просторечный койн и грубоватый египетский, арамейский и слегка искаженная на местный манер латынь. Александрия — настоящий разноязыкий Вавилон, только на египетской земле. Но, как ни странно, именно здесь становится понятно, что основной язык провинции — это греческий, а не египетский и не латынь.

Продается на местном базаре буквально все — начиная от разных продуктов и заканчивая всевозможными амулетами на любой случай — почему-то этого добра здесь особенно хватает. Ну и всяких гадалок — предсказателей весьма экзотической наружности. Кто-то из них в образе пустынных отшельников, этаких загорелых до черноты худющих аскетов в одних набедренных повязках и с черепами в руках, кто-то наоборот — в тюрбанах и пышных одеяниях работает в стиле парфянских волхвов. Что удивительно — без дела никто не сидит, горожане то и дело подходят задать им свои насущные вопросы, сыпят медь в плошки.

Проходя мимо, слышу краем уха, как египтянка средних лет, волнуясь, интересуется у засушенного, как богомол, беззубого старика стоит ли ей соглашаться на брак с каким-то гончаром Яхмисом. Прорицатель с умным видом вытряхивает из потертого кожаного мешочка мелкие кости животных и камушки, начинает над ними что-то бормотать неразборчиво. Женщина испуганно прикрывает рот рукой. Можно только догадываться, что ей этот «кудесник» напророчил! Зато недорого — медная монетка переходит в руки худого старика, и тот снова замирает в ожидании нового клиента.

Луций, смеясь, подтверждает мои наблюдения — египтяне действительно очень суеверны. Над каждой входной дверью, как минимум краской нанесены оберегающие от бед знаки, в домах побогаче на входе уже целый «иконостас» — и фигурки богов в специальных нишах, и гроздья амулетов на балках под крышей развешаны, даже на камне перед порогом что-то загадочное нарисовано. Понятно, что многочисленные местные храмы тут тоже не бедствуют — религиозность и суеверия странным образом крепко переплетены в сознании египтян, и одно совершенно не противоречит другому. В отличие от Рима здесь в Египте с засильем предсказателей и колдунов бороться никто и не думает. Видимо исходя из того принципа, что чем бы народ не тешился, лишь бы за оружие не хватался. И не удивлюсь, если все эти предсказатели стучат по-тихому гродской страже и фрументариям префекта.

— Господин, смотрите, лавка с красками! — скромно подает голос Маду, отвлекая меня от разглядывания этих колоритных персонажей.

— Заходим.

В небольшой лавке обнаруживается настоящий рай для художника — на полках и прилавках расставлены сотни мелких плошек с образцами пигментов всевозможных цветов и оттенков. Даже у меня глаза разбежались, что уж говорить о бедном Маду. Так… похоже, мы с ним надолго здесь застряли — надо спасать девчонок и Сенеку…

— Луций, будь другом — прошу я философа — отведи девушек в соседнюю лавку с тканями и присмотри за ними, пока они будут себе что-нибудь выбирать. А мы, как закончим здесь, придем к вам, и я оплачу их покупки.

Мой гарем, вдохновленный щедростью господина, с веселым щебетом перемещается в соседнюю лавку, философ тоже вроде бы не против слегка покрасоваться в этом цветнике. Ведь если важного римлянина в белоснежной тоге сопровождает стайка таких “райских птичек”, значит, у этого господина, как минимум есть средства на содержание сразу нескольких дорогих наложниц. И по-другому этот “почетный эскорт” здесь даже в голову никому не придет воспринимать.

Мы же с Маду погружаемся в мир красок, кистей и папируса. Торговец, поняв, что перед ним солидный покупатель, имеющий собственного раба-художника, заливается соловьем, расхваливая свой товар. Но Маду, даже получив от меня карт бланш на приобретение всего необходимого, не бросается скупать здесь все подряд. Придирчиво рассматривает товар и спрашивает хозяина, откуда его доставили, иногда недоверчиво качает головой и уверенно вступает в спор с ним. Пигменты тщательно отбирает по одному ему понятным признакам, причем предварительно перетертые до мелкой фракции, он принципиально не берет. На мой вопрос почему, отвечает просто:

— Господин, как я могу быть уверен, что там не намешано что-то еще? Лучше купить краски в их обычном виде, а потом я сам их перетру. Так еще и намного дешевле получится.

Лавочнику остается только, молча, проглотить слова юного художника. Но набираем мы много — судя по хищному блеску в глазах торговца, это его недельная выручка как минимум, а может и вся месячная. Маду глаз с торговца не спускает и строго следит, чтобы все выбранные им пигменты аккуратно взвесили на весах, а потом сложили по отдельности в полотняные мешочки. Набралось их столько, что в руках нам не унести — счастливый лавочник обещает доставить все по указанному адресу.