– Никакого несчастья он мне не принесет, – возразила я. – Я вижу здесь сливовое дерево, а оно предвещает преданность, и левкои, означающие ревностное служение, и синюю фиалку, что расцвела позже положенного ей срока – она говорит о верности, не знающей границ. Вот что принесет мне этот пес.

– Ты дура, Марина Лесли, – сказала Элизабет Кит, графиня Хантли. – Мягкосердечная дура. Забирай своего щенка и увидишь, что принесет с собою завтра.

– Конечно заберу, – ответила я. Лилид не нужны были поводья, я могла управлять ею с помощью одних колен. – Я передам королеве ваши слова. И не верьте тому, что ваши ведьмы наговорили вам про завтрашний день.

Щенок оказался мальчиком. Когда его отмыли, он оказался бело-рыжим, с длинными шелковистыми золотисто-рыжими ушами, черным пятнышком на спинке и крапчатыми лапками, так тронувшими мое сердце. Хотя и тощий от голода, он казался достаточно здоровым и, по-видимому, был породистым охотничьим псом. Чтобы другие знали, что у него есть хозяин, я повязала ему на шею голубую ленту до той поры, когда ему изготовят настоящий кожаный ошейник. Уот Кэрни, который, при всем своем немалом росте и грубой наружности, становился ласковым, как какая-нибудь добросердечная старушка, когда речь шла о животных, назвал его Сейли, сказав, что на диалекте его бабушки, уроженки графства Файфшир, это означает «счастливый», а также имеет дополнительные значения: «невинный» и «благословенный» – идеальное имя для невинного создания, спасенного от утопления в священном колодце. Щенка можно было назвать счастливым сразу в двух смыслах: во-первых, ему повезло, что мы с Уотом появились как раз вовремя, чтобы не дать его утопить, а во-вторых, несмотря на угрозы ведьмы, я чувствовала, что он принесет мне удачу.

Я оставила Сейли в конюшне на попечение Уота; он был чистый, сухой, до отвала наевшийся мяса и хлеба, и крепко спал на толстом, теплом одеяле. Потом я привела в порядок себя, стараясь, насколько это было возможно, придать себе опрятный вид – Дженет помогала мне и бранила за безрассудство, – и отправилась к королеве.

Мэри Ливингстон вернулась раньше меня и все еще рассказывала историю про ведьм леди Хантли, священный колодец и про то, как я спасла Сейли. Дамы слушали, затаив дыхание. После того как я сделала королеве реверанс, она немедля велела мне подойти ближе и еще раз рассказать всю историю с самого начала.

– Сестра, думаю, будет лучше, – сказал граф Морэй, сидящий в резном кресле на другом краю комнаты, – если мистрис Ринетт точно перескажет нам то, что леди Хантли говорила о битвах и армиях и о том, что наши воины якобы перейдут на сторону противника.

– Хорошо, – отозвалась королева. – Битон, принесите, пожалуйста, еще вина. Мы оставим разговоры о ведьмах и щенках и серьезно поговорим о войне.

– Ничто из того, что я слышала, не подкреплено фактами, мадам, – сказала я. – Леди Хантли явно очень доверяет повинующимся ей ведьмам, и ее слова о том, что граф Хантли выиграет битву за Эбердин и что королевские войска перейдут на его сторону, основаны только на их видениях.

– Марианетта, а что сказали цветы?

– Там было давно отцветшее сливовое дерево и синяя фиалка, расцветшая много позже положенного ей срока…

Я замолчала. Все виденные мною цветы относились к Сейли. Я не могла вспомнить ни единого цветка, ни единого листка, ни единого стебелька или травинки, которые могли бы сказать мне, сбудутся ли слова леди Хантли и ее ведьм или нет.

А может быть, цветы просто смеялись надо мной, и у их послания был двойной смысл?

– И что это значит? – не унималась королева.

– Сливовое дерево означает преданность, – сказала я. – А синяя фиалка – верность. Думаю, ваши войска останутся верны вам, мадам. Что касается остального – предсказания о том, что граф Хантли отдохнет завтра в Эбердине, – то тут я ничего не могу вам сказать.

– Это предсказание можно истолковать по-разному. – Это сказал Никола де Клерак, только что вошедший с лютней в руке в комнату, где королева вкушала свой ужин. – А что до преданности и верности… – Он посмотрел на меня, и я ясно увидела, что он боялся за меня и сейчас чувствует облегчение от того, что мне более не грозит опасность.

– Что до преданности и верности, – повторил он, – то это превосходные качества, в ком бы ты их ни нашел.

Королева облачилась в свой любимый мужской наряд: камзол фиолетового бархата и шелковые рейтузы – и была готова отправиться на войну.

– Мадам, – сказал Нико де Клерак, придав лицу непроницаемое выражение, – на улице холодно. Идет дождь. Ваш бархат испортится, а шелк полиняет.

– В таком случае принесите мне хорошую кожаную куртку, и палаш, и маленький круглый щит. – Она сделала в воздухе несколько колющих и рубящих движений воображаемым мечом, поворачивая носки туфель то туда, то сюда, словно танцевала куранту[57]. – И еще сапоги.

– Вы не сможете даже поднять палаш, – сказала Мэри Флеминг, которая не любила, когда королева рядилась в свое мужское платье, поскольку ее пышная женственная фигура смотрелась не лучшим образом в камзоле и рейтузах. – Сьёр Нико, прошу вас, не подзуживайте ее. Плохо уже и то, что мужчины должны выходить в такой дождь на поле и убивать друг друга за то, кто каким титулом будет себя называть.

– У вас освежающе простой взгляд на войну, мадемуазель Фламиния, – ответил на это Нико. – Уверяю вас, я вовсе не подзуживаю королеву рисковать своей прекрасной шейкой на поле битвы. Ее верные войска…

Тут он вдруг замолчал и улыбнулся мне. Я тоже была одета, как юноша, и, хотя не обладала таким высоким ростом, как королева, тоже, наверное, неплохо смотрелась в куртке, бриджах и сапогах. У меня не было ни малейшего желания приближаться к полю битвы, но королева не могла появиться на виду у солдат, если ее не будут сопровождать и другие дамы. Сейли лежал у моих ног, положив мордочку на свои крапчатые лапки.

– Ее верные войска, – снова заговорил Нико, – как и предсказала мистрис Ринетт, будут сражаться за нее, принесут ей победу и приведут графа Хантли и его сыновей в Эбердин, закованными в цепи.

– Но я желаю увидеть битву! – королева схватила Нико за рукав и потянула, пока он не повернулся к ней. – Я еще никогда не видела битвы, а ведь я королева Шотландии, стало быть, мой devoir[58] – ехать на коне по полю битвы во главе моей армии.

– Упаси Бог! – воскликнула Мэри Флеминг, осеняя себя крестным знамением.

– Я готова скакать рядом с вами, мадам, – сказала я.

– Я тоже. – Мужской костюм Мэри Ливингстон был куда практичнее, чем у королевы – она нарядилась в красно-зеленый тартан[59] своего клана, – и из нее получился крепкий парнишка. – Месье де Шастеляр будет ожидать нас на Хай-стрит.