хотел терять ни минуты из драгоценного времени, которое осталось им на двоих…

В автобусе одолевающая его смутная тревога только усилилась. Макар пытался разобраться, в чем причина этой тревожности, но она упорно от него ускользала. Он почему-то покосился на Соню, сидевшую в другом ряду — та выглядела подавленной, одинокой и совершенно несчастной. Впрочем, Сонино поведение как раз было вполне объяснимо: после вчерашнего класс практически объявил ей бойкот, хоть и неофициально. Макару даже стало ее немного жаль — а что, если она и правда никого не сдавала?

Динка привычно устроилась головой на его плече и ехала так всю дорогу, тесно прижавшись к Макару — не спала, просто так же, как и он, хотела напитаться напоследок этой близостью, теплом друг друга. Он поглаживал ее пальцы, нежно перебирал их и время от времени касался губами Динкиных волос.

Автобус уже подъезжал к школе, когда Соня, с рассеянным равнодушием глядя в окно, вдруг встрепенулась.

— Дин, смотри, — позвала она негромко и взволнованно, — там папина машина.

Макар всем телом почувствовал, как сразу же напряглась, буквально окаменела Динка.

— Что он здесь делает? — выговорила она в страхе.

Соня пожала плечами:

— Понятия не имею… может, решил нас встретить?

Динка тут же отстранилась от Макара и высвободила свою ладонь из его, словно отец мог разглядеть, что творится внутри автобуса.

— Ты тогда отдельно выйдешь, ладно? — быстро сказала она Макару. — Не надо со мной рядом…

Он кивнул, борясь с подступающей к горлу горечью.

— П-понятно.

— Не обижайся, хорошо? — виновато произнесла она. — Папа только более-менее успокоился, а если сейчас увидит нас вместе — снова с катушек слетит.

— Дин, я все п-понимаю, — повторил он уже более спокойным голосом. — Все норм. Я… тебя люблю.

— И я тебя люблю, — откликнулась Динка. — Прости, что так получилось.

При виде автобуса Алексей Дружинин вышел из машины и теперь стоял на месте, ожидая, когда появятся его дочери. Руки его были сложены на груди, губы крепко сжаты.

Макар через окно автобуса наблюдал, как сестры идут по направлению к машине. По мере их приближения к отцу сердце у него колотилось все быстрее.

Дружинин сделал шаг навстречу дочерям, что-то коротко сказал — ничего услышать отсюда было невозможно… а затем вдруг размахнулся и с силой ударил Динку по лицу.

Макара буквально подбросило на сиденье.

— Ах! — воскликнула Светлана Александровна.

— Вот это ни хера себе! — присвистнул кто-то из одноклассников, тоже наблюдавший за сценой через стекло.

А Макар уже ничего не слышал — он рванулся к выходу, не разбирая дороги, ничего не видя перед собой, потому что в глазах у него было темно от ярости. Он никогда даже не думал, что может так сильно кого-то ненавидеть.

— Мак, стой! — всполошились одноклассники, кто-то схватил его за руку, кто-то преградил путь…

Он рвался вперед, отбивался, пытаясь высвободиться из чьего-то крепкого захвата.

— Вознесенский, успокойся! — рявкнул кто-то у него над ухом; Макар с трудом сфокусировал взгляд и увидел перед собой лицо физрука.

— Ты никуда не пойдешь, — заявил тот бескомпромиссно. — Остынь, парень.

— Да вы что… — ему не хватало воздуха, он буквально задыхался. — Вы что, не видели? Он ее ударил сейчас!

— Макарыч, правда — успокойся! — загалдели пацаны. — Ты же реально еще хуже можешь сделать… Слышишь? Ты Динке сделаешь хуже!

— Да п-пустите вы! — он снова рванулся, но на спине у него повис Тяпа, обхватив руками, как обезьянка — пальму.

Макар еще некоторое время трепыхался, беспомощно наблюдая, как Динка, низко опустив голову, быстро садится в салон, а вслед за ней юркает испуганная побледневшая Соня. Через пару секунд машина сорвалась с места и уехала, а он все никак не мог успокоиться, его трясло и лихорадило.

Только убедившись в том, что автомобиля и след простыл, Макара выпустили из захвата. Он обессиленно опустился прямо на пол автобуса, тщетно пытаясь сделать вдох.

— Ну что ты, Вознесенский, — произнесла классная испуганно. — Не стоит так бурно реагировать. Семейные разборки…

— То есть по-вашему это нормально — когда здоровый мужик бьет девчонку по морде? — возмутился Тяпа.

В других обстоятельствах Макар, возможно, удивился бы этой поддержке с совершенно неожиданной стороны, но сейчас ему было плевать. На все плевать, кроме того факта, что на его глазах ударили любимую девушку… А он ничего не смог с этим сделать. Не смог помешать.

— Это ненормально, — твердо возразила Светлана Александровна, — но это не наше дело. Они должны сами разобраться. А Макар своим появлением действительно сделал бы девочке только хуже…

— Эй, Макарыч, ты как? — одноклассники окружили Макара, по-прежнему сидящего на полу, и сейчас с искренним сочувствием заглядывали ему в лицо. — Ты вообще норм? Ты это… держись давай. Разберутся, все утрясется, расслабься!

А он просто шумно дышал и не мог выговорить ни слова. Перед его глазами снова и снова, словно на перемотке, прокручивалась эта сцена: отец Динки замахивается и бьет ее по лицу… замахивается и бьет… бьет…

— Петр Васильевич, — обратилась к физруку классная, — не могли бы вы проводить Вознесенского до дома? Как бы мальчик глупостей не наделал, — озабоченно добавила она.

45

Макар не знал, как ему удалось пережить тот день и не тронуться рассудком.

Он метался по своей комнате, словно тигр в клетке, и скрипел зубами от неизвестности и бессилия. Черт возьми, он готов был даже биться башкой о стену, если бы только это помогло забыть то, что он видел!

В его окружении никто и никогда не поднимал руку на женщин. Не потому, что цирковые зарекомендовали себя какими-то особенно высокодуховными и просветленными личностями — все они были живыми людьми, у всех случались ссоры и размолвки в семье. Но драться?.. Нет, нет, нет! Возможно, потому, что в цирке большинство «семейных» номеров держалось на чувстве безграничного, всепоглощающего, невероятного доверия к партнеру. Сложно было представить, к примеру, что муж, только что влепивший жене затрещину, через пять минут спокойно выйдет на манеж и начнет выполнять с ней всякие сложные и опасные трюки, а она как ни в чем не бывало доверит ему свою жизнь…

Макар, конечно, намеревался сразу же помчаться к Динке домой и узнать, все ли с ней в порядке — но физрук просек это его намерение и не позволил. Отговорил. Удержал.

— Неужели сам не врубаешься, что этим окажешь ей медвежью услугу? — спросил Петр Васильевич. — Дай людям разобраться без посторонних.

— Да к-как вы можете так спокойно об этом г-говорить?! А если он ее снова ударит? — Макару больно было даже думать об этом, словно