— Давайте народу побольше соберем и вместе сходим, — внес предложение Фрэнсис, когда Ярик налил «по рисочку». — Если там что-то нечисто, общими силами разберемся.

Киря выпил, захрустел луком.

— Видишь ли, друг африканский, — сказал он, проглотив закуску, — нам этот аэродром пока без надобности. Без него проживем. Железа хватает, чего-то такого, без чего мы прям жить никак не можем, там нету. Осень на носу, а там зима, работы много, дела всякого. Это как Мокрушино. Мы их не трогаем, они — нас, торгуем помаленьку и ладно. А ети этот к нам вообще не лезет. Возникнет нужда — соберемся да пойдем. Потому и вам бы я советовал туда носа не совать. Живите у нас, места хватит, люди вы вроде приличные, раз Ивановна вас так приветила…

— Мы подумаем, — кивнул Антон.

Он и в самом деле начал серьезно задумываться над таким вариантом. Остаться здесь, в приветливой деревеньке-форте с разумной и рассудительной хозяйкой. Поселиться в свободном домике, жениться, наконец… Не на Ларисе, чего уж, с этой мыслью давно свыкся, так здесь девок хватает, вон как таращились, когда их привели… Зачем им аэродром, дирижабль, неведомая Абхазия? А теперь еще и снежный человек образовался. Ну, оторвет он им головы, чтобы других незваных гостей пугать.

— Спасибо, братцы, — сказал Антон, поднимаясь.

— Стоп, стоп! — запротестовал Киря. — А по третьей? Не на поминках же!

Пришлось выпить по третьей, которая неожиданно сильно ударила в голову на фоне первых двух. Поддерживая друг друга, Антон и Фрэнсис покинули «конференц-зал», услышав на прощание критическое замечание Кири:

— Не, городские всё же насчет выпить — не очень…

У дикарей каждая семья имеет кров, не хуже чем у других, удовлетворяющий простейшим потребностям. У птиц есть гнезда, у лисиц — норы, у дикарей — вигвамы, а современное цивилизованное общество, скажу не преувеличивая, обеспечивает кровом не более половины семей.

Генри Дэвид Торо «Уолден, или Жизнь в лесу»

Проснувшись в мягкой постели, Антон долго не мог понять, где он находится. Беленый потолок, яркое солнце светит в окно, рядом, на тумбочке, банка с чем-то мутно-красным… Ох… В голове всплыли Киря, малиновая настойка, «не на поминках же»… Боги, а как трубы-то горят! Антон потянулся к банке и принюхался. Кажется, квас… Сделал несколько глотков, перевел дух и одним махом допил оставшееся. Ягодный квас, холодненький!

Жить стало легче, жить стало веселей. Антон сел и огляделся — на соседней кровати похрапывал Фрэнсис, свесив одну руку до пола. Видимо, здесь что-то вроде комнаты для гостей, а Ларису, ясное дело, положили в другом месте. Чего ее с ребенком к пьяным совать, перегаром дышать.

В дверь постучали.

— Входите! — крикнул Антон.

Это оказалась Ирина Ивановна. Она посмотрела на продолжавшего похрюкивать камерунца и покачала головой:

— Кирину настойку пили… Там же градусов девяносто.

— А по вкусу не скажешь…

— В том и штука. У Кири рецепт свой, хитрый. Зато теперь вот маетесь. Так что с аэродромом решили-то? А то вчера толком ничего не сказали. Не смогли.

— Мы на трезвую голову посоветуемся и решим. Спасибо за квас, очень вкусный!

— На здоровье… Ладно, пойду я, там мокрушинские пришли с переговорами. Специально зашла вас проведать, чтобы малость помариновались, обождали. Не бежать же к ним, спотыкаясь. Еще возомнят о себе…

— А вы сильный политик, Ирина Ивановна! — с уважением сказал Антон. — Вам бы в Госдуму… Хотя ее нет и уже теперь неясно, будет ли.

Будить Фрэнсиса он не стал. Умылся над приготовленным тазиком, поправил повязку на ребрах — надо бы Ирине Ивановне показать, все-таки фельдшер, — оделся. Вышел на крылечко, увидел Шуру, который нес куда-то большую корзину грибов. Под ноги ему бросился веселый поросенок Фунтик, едва не сбив.

— Утречко! — воскликнул приветливый Шура, заметив гостя. — Вот, на жаренку насобирал. В этом году пуще прошлого грибов-то. А там мокрушинские пришли.

— Зачем? — поинтересовался Антон.

— Не знаю, — слегка помрачнел Шура. — Обычно они выменять чего ходят, но сегодня что-то многовато пришло, и морды шибко серьезные. Уголовники, одно слово.

— Уголовники?

— Так в Мокрушино бывшее зэчьё нынче заправляет. С колонии-поселения. Матрос, Шкода, Золотой…

«Вот тебе раз, — подумал Антон. — А ведь Ирина Ивановна ничего такого им не говорила… Не сочла нужным?»

«Нехорошо все кончилось, зарезали даже кого-то, а несколько человек к нам пришло. Мокрушинские теперь сами по себе живут, мы — сами по себе. К нам не лезут, и ладно».

Добрые соседушки, ничего не скажешь.

— А вы, я слыхал, на аэродром собрались? — продолжал Шура, отгоняя ногой привязавшегося поросенка. — Не боитесь?

— Не решили еще.

— Вы смотрите, хорошо подумайте, а то…

Что «то», Шура договорить не успел, потому что дверь штабной избы с грохотом отворилась, и из нее порывисто вышел крупный мужчина в камуфляже. За ним появились еще четверо таких же, следом — Ирина Ивановна с возмущенным видом.

— Ты, Матрос, думай, прежде чем к нам с такими предъявами идти! — крикнула она, заканчивая, видимо, начатый внутри непростой разговор. — Думаешь, мы тебе скотина?

— Там посмотрим, скотина или не скотина, — ответил тот, что вышел первым.

Вокруг крыльца стали собираться местные, у одного Антон заметил топор, у другого — деревянную лопату. Не раздумывая, он тоже поспешил к месту событий.

— Что случилось-то, Ивановна? — крикнул благообразный старичок, которого Антон вчера видел несущим новенькое корыто. Почему-то он решил, что это и есть местный изобретатель и оружейник Леонидыч.

— Дань они с нас хотят собирать, Леонидыч! — ответила Ирина, подтвердив мысль Антона. — Они нам, видите ли, спокойствие станут обеспечивать, а мы им — платить. Продуктами, а еще на заводе отрабатывать. А главное — девками. Скучно им, девок у них мало.

Толпа наперебой зашумела.

— Чего?!

— На хер!

— В кулачок вам, а не девки!

— Друг друга долбите, как на зоне!

— Траву жрите! Защитнички!

Люди в камуфляже тревожно озирались, но испугавшимися не выглядели. В круг прибежал поросенок, сунулся к ногам Матроса, обутым в высокие, хорошо сохранившиеся берцы, попытался потереться.

Бах!

Поросенок упал на бок и задергался, на пыльную землю хлынула кровь. Матрос поднял стволом вверх потертый наган, какие до катастрофы оставались разве что у вневедомственной охраны, и хрипло выкрикнул:

— Кто еще будет орать, замочу, как свинью. Вас, может, и больше, но шестерых положить успею. Мы уходим, вы — отошли все подальше. Не хотите по-хорошему, пеняйте на себя.