– Если Санта не против, я бы еще попросил, чтобы к Мегги Крю вернулась память, – сказал Тэлби.

– Ах да. И как там продвигаются дела у Фрай?

– Медленно, по всем расчетам. Крю полностью замкнулась в себе. Фрай – наша последняя надежда. Но мы не можем вечно нянчиться с Крю, тем более если начали погибать женщины.

– Вы уверены, что Фрай справится? – уточнил Джепсон. – И где сегодня Бен Купер?

– Купер отрабатывает белый фургон, – доложил Хитченс.

– Не могу отделаться от мысли, что кто-нибудь другой справился бы с делом лучше, чем Фрай. Купер по крайней мере хотя бы старается понять человека. Он способен сопереживать.

– Ладно, – вздохнул Хитченс, – хватит с нас сопереживаний.

– А как насчет Сагдена? – поинтересовался главный суперинтендант. – Было бы полезно, чтобы со стороны это выглядело так, будто мы допрашиваем подозреваемого. Я имею в виду, политически полезно.

– Можем доставить его сюда хоть сейчас.

– Хорошо. А эта женщина из Чешира – Роз Дэниелс?

– Никаких следов. Боюсь, чтобы найти ее, потребуется ясновидение, а не сопереживание.

Уэйну Сагдену совсем не хотелось идти по повестке в участок. И его можно было понять. Прошло всего две недели, как он вышел из тюрьмы, и камеры все еще вызывали у него дурные воспоминания. Но в конце концов его просто провели в комнату для допросов, где его, закипавшего от злости и позеленевшего от страха, и обнаружили Диана Фрай и инспектор Хитченс.

– Неужели так трудно оставить человека в покое?! Если я один раз попался, так что ж с того? Или мне придется терпеть это до конца жизни? Лучше уж я сразу вернусь за решетку.

– Успокойтесь, мистер Сагден, – сказал Хитченс. – Мы просто хотим поговорить с вами.

– Ага, знаю я эти ваши разговоры. Ничего не скажу. Ни слова. Я требую адвоката.

Сагден как раз мог подойти под описание, данное соседом Дженни: рост около пяти футов, некоторая полнота от тюремной еды и недостатка движения, выцветшие глаза, волосы неопределенного цвета. Говорил он с явным местным акцентом. И наверное, иногда даже прилично выглядел – после того как получал из стирки свои джинсы и футболку.

– Я знаю свои права, – не переставал возмущаться Сагден. – Вы должны были сказать мне о них. И не сказали. Я ведь могу и жалобу подать.

Фрай не испытывала к Сагдену ни малейшего сочувствия. Вполне вероятно, что, если бы она сама недавно вышла из тюрьмы, полицейские были бы для нее последними людьми, которых ей захотелось бы видеть, а эдендейлский участок – последним местом, где захотелось бы оказаться. Но об этом она подумала бы еще до того, как идти на ограбление.

– Мы стараемся, чтобы в ходе расследования максимально возможное количество людей вышло из-под подозрения, мистер Сагден, – объясняла она. – Поэтому хотим задать вам всего лишь несколько простых вопросов.

Сагден криво улыбнулся.

– В жизни все непросто. По крайней мере этому вы меня научили. И теперь моя жизнь чертовски сложна.

– Среда, двадцать второе октября, мистер Сагден, – начал Хитченс.

– И что?

– Где вы были в тот вечер?

– Не помню.

– Вы только что вышли из тюрьмы. Вас освободили накануне. На вашем месте я бы запомнил, как провел первый день на свободе.

– Ну, наверняка пошел напиться, – предположил Сагден. – Чтоб отпраздновать.

– Местечко-то было хорошее? Может, мне посоветуете заглянуть туда?

– Знаю я в Эдендейле парочку пабов.

– Пили-то на свои? – поинтересовалась Фрай.

– Нет, встретил там нескольких человек, сказал «привет». Они мне и поставили выпивку: все знали, в какой переделке я побывал.

– Вот что значит иметь друзей, – заметил Хитченс. – А когда вы поехали в Шеффилд?

– Чего? Да не ездил я туда. Сказал же – несколько пабов здесь, в Эдендейле.

– Вам известно такое местечко – Тотли?

– Ну, слышал, – осторожно сказал Сагден.

– И даже были там?

– Не помню.

– И все-таки?

– Ограбили, что ли, кого?! Да не я это был. А скажете, что я, так зовите адвоката.

– Спокойнее, мистер Сагден. Мы ничего такого не имели в виду.

– А что тогда? К чему вы клоните? Все время блефуете, и нарветесь на неприятности. Я человек, и у меня есть права.

– Похоже, в тюрьме вы многому научились, мистер Сагден.

– На мою жизнь хватит.

– И все-таки нас интересует, были ли вы в Тотли вечером в среду двадцать второго октября, – повторила вопрос Фрай.

– Среда, двадцать второе октября. Вы уже говорили. Это на другой день, как меня выпустили.

Тут Сагден торжествующе воззрился на полицейских. Фрай так часто видела это выражение на лицах, что практически уже слышала весь дальнейший диалог.

– Полагаю, вы собираетесь заявить нам, что никогда в Тотли не были, – сказала она.

– Да? – удивился Сагден.

– Так все говорят, – пояснила Фрай. – «Я никогда там не был». Мы уже устали это слушать.

– В эту среду я был в пабе. В двух или трех пабах. Есть люди, которые скажут вам то же самое. Алиби.

– Ладно. А в пятницу, двадцать четвертого октября? Вы ездили в тот вечер на машине в Тотли?

– На машине? – Сагден усмехнулся. – Когда меня посадили, моя жена продала машину. Похоже, надеялась, что я не вернусь назад.

– Машину можно взять напрокат.

– Вот еще. Вечер пятницы? Наверное, опять сидел в пабе.

– М-да, разнообразно вы проводите время.

Сагден пожал плечами. Теперь от его страха не осталось и следа.

– Значит, так вы провели оба вечера? – уточнил Хитченс.

– Именно.

– Кстати, вы случайно не продавали украденные видеомагнитофоны?

– Эй, – насторожился Сагден. – Без комментариев.

– Нам действительно хотелось бы исключить вас из списка подозреваемых, мистер Сагден.

– Да? Не заметно. Или я ослышался? Хотя…

– Что?

– Я никогда там не был.

Старый скотный рынок находился рядом с эдендейлской железнодорожной станцией. От станции к рынку все еще вели теперь уже заросшие тропинки, которые остались с той поры, когда скотину перевозили в вагонах. Теперь скот доставляли на трейлерах и в огромных, специально приспособленных машинах, заполнявших в базарные дни пол-Эдендейла, – продавцы съезжались сюда со всей округи.

Но как бы то ни было, дни компании «Пилкингтон и сын, аукцион домашнего скота» были уже сочтены. И причиной тому послужило не только неудобное местоположение или все удлинявшиеся списки правил Евросоюза, соответствовать которым становилось все труднее и труднее. Число скотных рынков быстро уменьшалось даже в графствах – вроде Дербишира, – для которых они были традиционными. Три года назад в пятнадцати милях отсюда, в Бэйкуэлле, взвились футуристические белые паруса над новеньким сельскохозяйственным бизнес-центром, который фермеры прозвали «девять сосков» и который был частью проекта возрождения стоимостью двенадцать миллионов фунтов. Громадная парковка, современный загон, три торговых ринга, комнаты для переговоров, научно-технический центр и конференц-зал, – с его открытием дни компании «Пилкингтон и сын» были сочтены.