Так как в прошлый раз он предусмотрительно взял ключ с собой, то теперь попытался открыть дверь. Но оказалось, что ключ не подходит к замку: очевидно, заметив таинственное исчезновение ключа, замок переменили. Это внушило Лахнеру подозрение, что хозяин виллы уже предупрежден о раскрытии тайны совещаний и принял меры.

«Может быть, на это его навели следы моих ног на снегу, – подумал он, – а вероятнее всего, что негодяй, находящийся в данный момент рядом со мною, успел дать знать Голицыну».

Так или иначе, но предприятие следовало считать совершенно неудавшимся, а потому, не откладывая далее, Лахнер приказал пустить сигнальную ракету.

– Что же теперь делать, господин барон? – спросил дворецкий.

– Надо повесить негодяя, – спокойно ответил ему гренадер.

– Какого негодяя?

– Того самого, который чувствует себя в безопасности и тайком посмеивается себе в кулак.

– Хорошо бы, если бы удалось поймать его.

– Ну, негодяй гораздо ближе к виселице, чем думает сам.

– Дай-то бог!

– Будем надеяться, что Господь Бог примет вашу молитву, господин Ример.

На этом кончился их разговор. Пустив сигнальную ракету, отряд двинулся в обратный путь.

XI. У князя Кауница

– А вот и я, господин барон!

С этими словами Зигмунд явился к Лахнеру на следующее утро. Он застал его за утренним туалетом.

– Очень рад этому обстоятельству, – ответил гренадер, в голове которого мелькнула хитрая мысль. – Я без тебя, как без рук, здешние слуги делают все так небрежно и лениво, что и сказать нельзя. Тебе сейчас же придется взяться за работу, перечистить платье. Да и вообще, работы много.

– Э, нет! Это невозможно! Вы, вероятно, не знаете, что наш праздник начинается в пятницу с первой звездой и кончается в субботу, тоже с вечерней звездой. От звезды до звезды мы не смеем работать.

– Если ты не можешь работать, так на кой черт ты здесь? Пожалуйста, отправляйся домой и там празднуй себе сколько хочешь.

– Я бы с радостью, да Фрейбергер, пожалуй, станет ругаться. Он поднял меня ни свет ни заря, чтобы я скорее бежал к вашей милости и сидел в передней.

– Если ты останешься здесь, то тебе волей-неволей придется работать. Что же, по-твоему, гости станут сами снимать шубы? Кроме того, тебе придется ходить ко мне с докладом, передавать визитные карточки, да и мало ли что. Ступай и приходи вечером. Если увидишь Фрейбергера, то скажи ему, что я хочу видеть его.

– Слушаю-с, господин барон.

Юный еврей ушел, а Лахнер хитро и довольно рассмеялся. Он ждал, что Эмилия пришлет ему обещанную красную книгу, и будь здесь Зигмунд, это обстоятельство сейчас же стало бы известным Фрейбергеру, что совершенно не входило в планы Лахнера. Кроме того, он хотел сегодня же под каким-либо предлогом навестить графиню Пигницер, а этот визит тоже надо было держать в тайне от трусливого агента князя Кауница.

Явился парикмахер. Лахнер решил использовать его всеведение, чтобы разузнать что-нибудь о графине Пигницер.

– Вот что, любезный, – сказал он, – ты вчера упомянул здесь имя графини фон Пигницер. По некоторым обстоятельствам я очень интересуюсь этой особой и прошу тебя рассказать мне о ней все, что ты знаешь. При этом предупреждаю, что я не принадлежу к числу поклонников этой дамы, так что ты не стесняйся и говори прямо, без всяких фокусов.

– Ах, господин барон, – ответил парикмахер, – это очень трудная задача. Я неохотно говорю о людях дурное и предпочитаю молчать о тех, о которых нельзя сказать ни единого хорошего словечка. Но ваше приказание, господин барон, для меня дороже моих нравственных принципов, а потому постараюсь удовлетворить ваше желание. Она – дочь еврея-менялы Финкельштейна и с детства отличалась непомерным честолюбием и легкостью поведения. Так как тогда она была еще очень красива, то в нее влюбился старый Пигницер, и хитрая еврейка так околдовала его, что он даже предложил ей стать его женой. Она крестилась и вышла за него замуж. Перед этим Пигницер подыскал какого-то разорившегося барона, который формально удочерил ее. Таким образом, были приняты меры, чтобы обеспечить ей дворянское происхождение. Разумеется, отец проклял дочь и лишил ее наследства. Но она только посмеялась над этим. У отца, по ее мнению, были жалкие крохи по сравнению с богатством графа. К тому же граф обещал представить ее ко двору, что и исполнил: принимая во внимание заслуги старика графа, его жену приняли довольно милостиво. Конечно, общество отшатнулось от нее, но это для нее было не слишком важно. Недолго прожила она с мужем. В один прекрасный день умер граф, а также старый Финкельштейн, отец Авроры Пигницер. И вот тут-то и оказалось, что у Пигницера нет ничего, кроме долгов, а Финкельштейн оставил после себя чистенький миллион. Ну, покусала наша графиня себе пальцы от злости, но прошлого не вернешь, надо было как-нибудь устраиваться. Пользуясь своей красотой, она завлекла пару богатых молодчиков и жила на их счет. При этом она так хитро устраивала свои дела, что никто ничего не мог сказать наверняка. Не так давно умер откупщик, и правительство решило взять откуп на себя, не передавая его в частные руки. Но Пигницер решила иначе: она поставила себе целью добиться того, чтобы откуп перешел к ней. Ведь это очень выгодное занятие, оно приносит ежегодно целый капитал. То, что для графини это не очень подходящее занятие, меньше всего заставляло призадумываться Аврору. И вот далее уже начинается ряд предположений. Говорят, что она соблазнила императора, и тот в награду дал ей этот откуп. Другие уверяют, что Пигницер открыла какой-то тайный заговор. Так или иначе, но откуп она получила и теперь благоденствует. Такова ее история. Что касается ее наружности, то прежде всего она не очень молода. Ведь она вышла за графа замуж почти тридцати лет, так что теперь ей, пожалуй, целых тридцать шесть будет. Она сильно располнела в последнее время, роста невысокого, волосы у нее скорее рыжие, чем белокурые. Но она все еще довольно привлекательна, по крайней мере, охотники находятся и по сию пору. Вчера…

В этот момент раскрылась дверь и в спальню вошел Фрейбергер, не ожидавший, что у гренадера кто-нибудь сидит. Парикмахер удивленно взглянул на вошедшего без доклада, и Фрейбергер поспешил ретироваться, извинившись, что ошибся дверью.

– Как бы он чего не украл! – с презрением сказал парикмахер, оказавшийся ярым антисемитом.

Появление Фрейбергера изменило течение его мыслей, и он стал рассказывать разные случаи, доказывающие якобы, какие ужасы творят евреи. На эту тему он и проговорил до конца причесывания, совершенно забыв о графине Пигницер.

Через минуту после его ухода снова явился Фрейбергер.

– Что это значит? – раздраженно заговорил он. – Вы отослали Зигмунда домой, когда я приказал ему быть здесь? Знаю я эти шутки! Вы собираетесь опять проехаться к прелестной Эмилии и хотите скрыть это от меня! Чтобы этого больше не было. Я привел Зигмунда, и он останется здесь.

Лахнер вспылил: