Вера туго соображала. Не жизнь, а сплошной базар. Кругом одна реклама: купи меня, не то я продамся другому. С другой стороны, если не согласиться – вовсю маячит на горизонте пансионат строгого режима. Хоть так, прикинь, хорошо, хоть эдак. Одно ясно – так низко она еще не падала. Как-то все удавалось в последний момент при падении изловчиться. Несомненно, это похоже на шантаж. И майор Лушников, вероятно, не идеальный опер, но нельзя же быть всем сразу, и Вера согласилась. Она будет у него на связи. Но лишь по делам, связанным с тяжкими преступлениями против личности. Шабулина на это согласна. Может, хоть частичка ее труда будет ТАМ замечена.

Она взглянула в потолок. Там висела люстра с одинокой лампочкой.

Майор торопливо заполнил бланки. Вера подписала. Дала подписку о неразглашении. Мотнула головой, соглашаясь с тем, что никто о ней не должен знать, кроме майора Лушникова и ее самой.

– Так я могу идти? – вяло спросила она. – И могу надеяться?

Лушников вскинул глаза. Естественно! Сгреб со стола бумаги об обмане покупателей и бросил на самое дно сейфа. При случае Вера может сказать – таскают, мол, за мнимый обман, а она ни сном ни духом.

– Еще вопрос, – вспомнил Лушников. – Одного безработного к месту определить. На работу устроить.

Вера напряглась. Не того ли, который бородатый? Оказалось, что не ошиблась. Бродяга – участник каких-то боев. Пока воевал, жена продала и квартиру и мебель, потом смылась вместе с дочерью в неизвестном направлении. Дочь бомжу оказалась неродная.

Шабулина задумалась. Этот майор – специалист вопросы задавать. В самый неподходящий момент. Вакансия в кафе, естественно, имеется. Требуется грузчик. Но бродягу отмывать надо вначале, отстирывать, отглаживать. А для этого, как минимум, еще одна вакансия потребуется – чисто семейная.

– Жалко мужика, – проговорил Николай Александрович.

Вера качнула головой. Понятно, что жалко. И что жить тому по-человечески надо, тоже понятно. Хоть бери его и к себе веди. Слегка глуповат, кажись. К тому же, где гарантия, что не обберет в один прекрасный момент и не смоется.

– Не должен, – сказал майор.

И посмотрел серыми глазами. Насквозь продрал.

И Вера опять согласилась. Действительно, кажись, к мастеру в лапы попалась: чуть на голгофу не отправил, потом сразу простил, к себе взял, а тут еще и мужика приурочил. Шабулина вынула из сумочки косметичку, посмотрелась в зеркало. Ну и физия. Мешки под глазами. Нос обострился. Вот что делают с людьми обстоятельства.

– Значит, я могу идти? – снова спросила.

– Всего хорошего. Через час к вам подойдут…

Вера ушла.

Следующим был господин Ядов. Сто грамм сделали свое дело. Сидя на стуле в кабинете у оперативников, бродяга дремал. Разговор в кабинете у Лушникова занял всего минут десять. Санек сразу понял, куда клонит майор. Речь шла о его трудоустройстве. Вторым был вопрос о помощи полиции в ее священной борьбе.

Санек и рад бы устроиться, да как же он может поступить на работу, если у него нет своего угла. Кавказ сыграл над ним злую шутку. Ни семьи, ни угла. И никто не поверит, главное. Сотрудничать – это можно.

Майор был немногословен. Ступай туда, где завтракал. Ждут. Зовут Вера. Фамилия – Шабулина. И помни, что можешь понадобиться.

Лушников заполнил бланки и придвинул для подписания.

Ядов подписал и поднялся. Ему бы еще телефончик майорский. Если можно…

Лушников чиркнул на листке номер служебного, домашнего и сотового телефона и протянул.

Саня свернул крошечный листочек в трубочку и засунул себе в подкладку пиджака.

«Ядов еще покажет себя, – решил Саня. – Хоть какие-то, но деньги будут. Лучше журавль в небе сейчас, чем утка под кроватью в старости…»

Толкнул дверь и вышел.

Николай Александрович убрал агентурные дела в сейф. Начало заложено. Конечно, и кроме них есть аппарат. Зато эти свои. Родные. Те самые, с которыми ты от нуля начинаешь работу. Не мог он пройти мимо Санька Ядова. Ночевки на колокольне к хорошему не приводят…

Интересно, как идут дела у Драницы. Вошел в кабинет – дым висит пластами. Не помогает даже открытая настежь половинка окна. Уколов Илья Николаевич пускает струи в обе ноздри. В глазах абсолютная уверенность, что действия оперативников незаконны. При чем здесь расписка? И при чем шишка на лбу? Шишка оттого, что корова копытом лягнула. Он же этим работает…Осеменителем… А расписку у него украли. Давно, между прочим. Задремал в автобусе, ее и свистнули.

Оперативники действуют осторожно. Два нападения на отца их непосредственного шефа. И оба раза на чужой территории. Так что не очень-то разбежишься. Моментом схлопочешь служебное несоответствие или со службы вылетишь. И рады бы активнее помочь, да не могут. Поговорили и решили отпускать гада на свободу, взяв обязательство являться по вызову.

Уколов задрал голову. Так он и дал подписку. Адвокат Решетилов не напрасно перед этим консультировал. Ясно сказал, что прав не имеют. В глазах у Илюши словно бы написано: «Мышиной беготней всё и закончится… Пройдет время, вспомнят и скажут: когда это было?! Вот именно! При царе Грохе!.. Так что нечего тревожить историю…»

Трижды судимый Уколов взялся за дверь и вышел.

– Что будем делать, мужики? – Драница распахнул вторую половинку окна. Надышал этот.

Мужики молчали.

– Не простой Илюша. Нет, не простой. Сердцем чую…

– А никто и не спорит, – согласился Скворцов. – Только как доказать, что это именно он был в тот раз?

– Опознанием, а потом очной ставкой, – сказал Голещихин. – Света Казанцева обещала привести своего капитана Вову. Видали у этого рог на лбу?! Корова, говорит, лягнула… Кому он уши трет!..

Выговорились и стали смотреть втроем на Лушникова. Какие будут указания, согласно сложившейся диспозиции?

Вместо указаний, Лушников стал рассказывать подробности вчерашней истории. Повторил все, о чем рассказывал с вечера по телефону Дранице. Это они правильно подметили, что два нападения и оба на одно и то же лицо. Значит, кто-то стремится во что бы то не стало добиться результата. Лишь чистая случайность отвела от беды – ветер или рывок при спуске ударника.

Драница вслух прикидывал. С учетом того, что нельзя производить дознание своими силами, придется пока подождать. Либо хотя бы опознать гада со стороны, не официально. Им не нужна официальность. Казанцев опознает – в госпитале видел того. У него хорошая память. Военная. В спецназе служил все-таки.

Драница взглянул на часы. Одиннадцатый час, а Светланы с Казанцевым все нет. И покосился в сторону Лушникова. Интересно, как отнесется новая метла к опозданиям сотрудников. Но тот словно не замечал отсутствия двоих сотрудников. Порошин опять тоже отсутствовал.

Светлана вошла. На нее посмотрели, но ничего не сказали. Мало ли бывает причин. Веки припухшие, лицо мятое, словно бы ночь не спала.