– Вот еще! Напомнить тебе, что ты сказал в ответ на мое? – девчонка сощурилась и сварливо подбоченилась. И ведь он видел, как ей нелегко дается этот театр, но, черт, ведь смогла же! Смогла щелкнуть его по носу. Пряча расползающуюся улыбку, Родион заметил:

– Никогда бы не подумал, что ты такая злопамятная.

– Еще какая! Тебе придется здорово попотеть, чтобы реабилитироваться.

– Я постараюсь, – шепнул ей в губы, – ты уж поверь.

Проблема в том, что от его стараний ничего не зависело. И это, к чертям собачьим, омрачало все! Вообще все. Двойственность чувств убивала. С одной стороны, он еще никогда в своей жизни не был так счастлив, с другой – никогда так не злился на собственную несостоятельность. Кошмарней всего было то, что Дарина все понимала. Неизвестно, сколько бы продолжались его мучения, если бы однажды она не застала его в душе за очередной попыткой воскресить либидо из мертвых. В тот день у него впервые получилось довести себя до более-менее нормального результата. Как подросток, застигнутый врасплох, Мурадов машинально отдернул руку.

– Прости, пожалуйста, я… Прости. – Дарина попятилась к дверям.

– Нет, стой! Иди сюда.

Это было идиотской затеей изначально. Но Родион какого-то черта решил, что если не сейчас, то уже и никогда. Он налетел на Дарину без всяких предварительных ласк, без подготовки. Затащил в спальню. В отчаянной попытке запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. И хрен его знает, почему именно этот вагон ему казался последним. Как он старался… Как он, мать его, старался! Может, сбавь он обороты, что-то бы и вышло. Но нет.

Откатился в сторону, ощущая себя абсолютно раздавленным. За спиной шумно дышала Дарина… Мурадов чувствовал, что та была близка. И ненавидел себя еще больше за то, что не смог довести ее до оргазма.

– Пойду, попью.

– Ты серьезно? И бросишь меня вот так?!

– А чего ты хочешь? – рявкнул Родион, понимая, как несправедлив.

– Я хочу завершения.

– Ты хочешь кончить, – уточнил он зло, как будто эта формулировка и впрямь что-то меняла.

– Пусть так, – шепнула Дарина, облизав припухшие от его жадных поцелуев губы. Ее расширившиеся от удовольствия зрачки почти полностью поглотили радужку глаз. И вся она выглядела такой… потерянной. Будто она сама потерялась в происходящем, а не только ее оргазм.

– Я не могу, – просипел Мурадов.

– Так… пока да. Но ведь есть и другие способы. Пожалуйста, Родион. Я…  очень хочу тебя. Невыносимо.

Хочу тебя… Под дых. Со всей дури. Один взгляд, мол, ты хорошо подумала? Да! И вот он уже между ее ног. Что тебе пьяный.

– Так? – потеребил языком бугорок.

– Да-а-а… О, да…

И так это оказалось сладко, так убийственно возбуждающе, что он набросился на нее, как оголодавший. Дарина шептала что-то бессвязно, путалась пальцами в волосах, подкидывала бедра, толкалась навстречу. И требовательно повторяла:

– Еще!

А он ведь и при желании не смог бы остановиться, так ему это все понравилось. Дарина кончила с протяжным стоном. Подкинула бедра в последний раз и упала, обмякнув, на подушки. И только тогда он понял, как у него стоит! Взобрался на нее, вошел в пульсирующее лоно, чтобы кончить самому тут же.

– Сядь, Родик. Не мельтеши, сколько можно?!

– Я же просил! Не называй меня этой дурацкой кличкой! – Мурадов остановился посреди коридорчика. Сунул руки в карманы брюк. Изрядно помятых, потому что сидели они тут и впрямь целую вечность.

– Я не виновата, что тебя так зовут. Более дурацкого имени и представить сложно. Как его сократить? Если не Родик? Ион? Я даже не знаю, что хуже.

– О, да ладно! И это мне говоришь ты? Ты, которая всерьез хотела назвать сына Валерой?

– А что? Мне понравилось значение этого имени.

– И что же оно означает? – скривился Мурадов.

– Быть сильным, здоровым, – зевнула Бэлла. – По-моему, очень даже неплохо. Чего еще для ребенка желать?

– И все же, я надеюсь, ты передумаешь.

Бэлла усмехнулась. Откинула голову на выкрашенную приятным молочным цветом стену и устало прикрыла глаза. На самом деле она всегда знала, как назовет сына. А дурацкие книжки вроде «Значение имени» Бэлла читала исключительно за компанию с Дариной. Вот кто подошел к вопросу выбора ответственно. И сразу со всех сторон. Наверное, это даже занятно, когда у тебя в самом деле есть выбор. Перед Бэллой он не стоял. Пусть имя, на котором она остановилась, было и впрямь дурацким. Она так и не придумала, как будет ласково звать своего мальчика. Уж точно не Родик и не Ион. Тогда… может, Оладушек. Или Сахарок. Вот как увидит – так и решит.

– Все может быть, – не стала спорить.

Мурадов кивнул. Остервенело растер ладонями лицо и проморгался, глядя на лампочку.

– Все хотел спросить, почему ты решила родить именно мальчика?

– А что здесь такого?

– Ну, я всегда думал, что женщины в основном хотят дочь. Нет?

– Господи, Мурадов, ты забыл, в каком бизнесе я варилась? Нет… Нет, кто угодно, но только не девочка. Не в нашем патриархальном обществе. Никогда. Я… – Белла осеклась, удивившись своей запальчивости. Я что? Я не смогу жить, зная, какие опасности подстерегают её на улице? Так и есть. Но стоит ли это озвучивать? – К тому же девочка будет у вас с Шанель. Считай, мой парень родится для поддержания мирового баланса.

– Терпеть не могу эту кличку!

Бэлла усмехнулась:

– У тебя какая-то нездоровая ненависть к именам.

– Мою жену зовут Дарина.

– Что не мешает ей быть девочкой Шанель. Все ж наметанный у меня глаз, а Мурадов?

– Отвали.

– Это вместо благодарности за устройство твоей личной жизни? – Бэлла открыла один глаз. – Да если бы не я, ты, может, до сих пор бы тупил, не понимая, какое рядом сокровище. Еще скажи – нет.

Родион задумчиво растер затылок. Улыбнулся на все тридцать два зуба:

– Почему нет? Да. Сокровище…

Бэлла тихо рассмеялась. А когда Мурадов вновь взялся за старое, меряя шагами коридор, стихла и отвернулась к окну. Она сразу поняла, что эта девочка для Мурадова. Как сразу, еще там, в забытом богом пакистанском борделе поняла, что сама она не для него. Куда? С ее-то багажом. Глупо было даже надеяться. А Бэлла глупой не была. На тот момент уже не была, да… Поумнела. Она очень хорошо знала свое место. И, может, поэтому сумела стать Мурадову другом. Чтобы хоть так, своей щенячьей преданностью отплатить за все, что он для нее сделал. И в Пакистане, и после, когда она без копейки денег и перспектив валялась в больнице.

Ну, вот… Зачем только вспомнила? Настроение к чертям испортилось. В такой-то день! Бэлла взглянула на часики. Красивые, с бриллиантами. Она, как сорока, любила все яркое и блестящее. Дорогое.