— Мне тут загорать смысла нет, — сказал Афанасьев, разглядывая танкистов и, видимо, прикидывая их способности в бою вне танка. — Я дохромаю до дороги. Не лишние сведения о передвижении немцев. Ну, и возможность захвата пленного из числа офицеров. Способ связи?

— При таком ветре? — Логунов усмехнулся. — Только выстрел в воздух.

— Ну и это будем учитывать, как крайнюю меру, — кивнул Соколов. — Все, взять «шмайсеры», пошли.

Они разошлись в разные стороны. Афанасьев некоторое время шел рядом с Соколовым. Омаев ушел немного вперед, на его острый слух надежды было больше.

— Ты же знаешь, что я мог просто взять командование на себя, как старший по званию, — сказал вдруг капитан.

— А почему не взяли? — удивился Алексей такому повороту разговора.

— Ты толковый командир, Соколов, — сказал Афанасьев, неожиданно остановившись и заставив остановиться Алексея. — Брать командование, а значит, и всю ответственность на себя надо только тогда, когда ты не уверен в другом командире. А ты со мной бросился черт знает куда с одним танком. Да и Лацис о тебе кое-что успел рассказать. Я хотел тебе сказать, Соколов, ты действуй без оглядки на меня. Я это дело провалил. Жив еще, потому что вы пришли, а то давно бы, как один остался в городе, добрался бы до снарядов и с собой взорвал их. По-другому нельзя мне. Совесть мучает. Советы давать тебе буду, но решение принимай сам. Командуй, Соколов!

Они снова двинулись дальше через лес. На опушке их пути должны были разойтись. Афанасьев хотел пройти еще дальше и спуститься к дороге, которая соединяла эту деревеньку с внешним миром. Довольно накатанный грейдер, сразу обратил внимание капитан. А немцы дороги любят, для них бездорожье — это лишняя трата сил, ресурсов и времени. Поэтому для них главная ценность населенного пункта заключается не только в наличии подходящих строений, но еще и в наличии дороги.

И тут он заметил на обочине немецкий танк Т-IV и гусеничный танковый тягач. Двое танкистов в черных утепленных комбинезонах возились возле танка. Около них топтался офицер. Низкорослый, широкоплечий, в круглом танковом шлеме, он курил и пинал ногой банку из под консервов.

Рядом раздался шум, Афанасьев повернулся, схватившись за автомат, но увидел подползавших к нему под прикрытием кустов Соколова и Омаева.

— Вы чего? — громким шепотом спросил капитан. — Офицер заинтересовал?

— Нет, — замотал головой Соколов и сжал рукой рукав шинели Афанасьева. — Тут другая идея пришла в голову. А если мы захватим танк и тягач? Вы знаете немецкий, я знаю немецкий. Представляете, мы на них свободно въезжаем в деревню и делаем свое дело. Главное, свободно проникаем, не вызывая подозрений на первых порах. Я сажусь за рычаги тягача, в танк Бабенко моего сажаем, вы будете в шлеме торчать наверху и на всех покрикивать. Вам бы еще в танк Логунова, чтобы в случае чего он мог из пушки жахнуть. Кто знает, может, на этой же технике и удирать придется. Жаль только «тридцатьчетверку» оставлять. Что там один Бочкин сделает с Бабенко? Омаева я бы тоже с собой взял. А «тридцатьчетверка» нас бы прикрыла при отходе.

— Слушай Соколов, ты хороший командир, — сказал с усмешкой капитан, — но есть в тебе один недостаток. Ты вопросов не задаешь.

— Каких? — не понял Алексей.

— Ты меня спросил, а справлюсь я с тягачом? Может, я в молодости трактористом был?

— А… вы? — уставился на капитана Соколов.

— Да-да! Я тягачом управлять могу. Слушай расклад, лейтенант! Берем технику втроем, как есть. Предупреди своих, что назад прорываться будем на танке. Пусть дежурят. Днем ли, ночью ли пойдем, дадим ракету. Тогда пусть отсекают всех, кто за нами гонится. Ты как, Омаев, с танковой пушкой справишься?

— Не знаю, — блеснул азартно глазами чеченец. — С нашей справлюсь, командир нас всех учит постоянно, чтобы взаимозаменяемость в экипаже была. А с немецкой, если покажете как, то справлюсь. Принцип такой же, что у нашей 76-мм, что у их 75-мм. И пулемет я знаю, который у них в танке стоит, — МГ-34. Я стрелял из такого.

Через пятнадцать минут Омаев привел запыхавшегося Логунова. Соколов коротко изложил ему их с Афанасьевым план. Наводчик только покачал головой, потирая подбородок, но спорить не стал.

— Ну, все, — Алексей протянул руку Логунову, — мы пошли. А вы к танку и ждите. Если что… действуй по обстоятельствам, Василий Иванович.

— Удачи, командир, — пожав в ответ руку лейтенанту, сказал танкист, а потом посмотрел, обнял его и, хлопнув по плечу, быстро пополз назад к «семерке».

Немецкий офицер на дороге откровенно бездельничал. Видимо, поломка была не такой уж сложной, он знал, что его подчиненные с ней справятся. Тыловая русская деревня, шнапс, тишина по вечерам такая, что на передовой и не снилась. Лето прошло, холода наступили, а с холодами пришло и разочарование. Что-то не так, что-то штабисты не учли. Вместо победного шествия по Москве — грязь дорог, дожди, ночевки в танке или в грязных халупах. Это пехота, занимая деревню, может рассчитывать на ночлег в теплой русской хате, а после атаки танковой части от хат остаются только печные трубы. Эйфория первых дней прошла, когда танки неслись вперед, не встречая сопротивления, давя русских, их технику, пушки без снарядов. А потом сопротивление стало более упорным, потери росли, настроение падало. На карту вообще смотреть не хотелось. Такие дикие расстояния многим и не снились. Иногда они навевали ужас, и казалось, что дойти до Москвы просто невозможно.

Пнув в очередной раз банку так, что она улетела в кусты на краю дороги, немец вдруг увидел, что к ним со стороны леса армейский обер-лейтенант ведет под дулом автомата русского танкиста. Танкист, в шлемофоне, в русской танкистской куртке, держал руки на затылке и плелся, еле передвигая ноги. Да и обер-лейтенант выглядел не лучше. Он сильно хромал, а когда полы его шинели распахивались при ходьбе, было видно, что его бедро забинтовано и на бинтах проступают темные пятна.

Механики, чинившие гусеницу танка, подняли головы и уставились на пленного. Еще одного выловили в лесах! Много их еще там, попавших в окружение. Ничего интересного. Офицер-танкист пошел навстречу обер-лейтенанту и увидел, что тот схватился на раненую ногу, остановился и обессиленно опустился прямо на дорогу. Видимо, рана давала о себе знать. Немецкий танкист прибавил шагу. Он прошел мимо пленного и уже протянул руку сидевшему на дороге обер-лейтенанту, как сильный удар в основание черепа опрокинул его лицом вниз. Теряя сознание, танкист успел почувствовать, как его схватили сильные руки, как ремень автомата захлестнул его шею. Воздуха не хватало, страшная боль, а потом хрустнули шейные позвонки…

Омаева от механиков, чинивших танк, отделяло метров семь. Пока офицер сам с собой играл в футбол консервной банкой, ему удалось подобраться кустарником к самой дороге. Это у командира с Афанасьевым была задача сложная. Им надо было беречь мундир танкиста от крови, а Омаеву можно не церемониться. Тем более что все делать придется быстро, пока на дороге не появились другие немцы.