Сотница встала. Она была взволнована, возбуждена и разгорячена. Амбеген молча смотрел на нее. До сих пор ему не приходилось слышать ничего подобного.

— А там толпы, — помолчав, продолжала она уже тише. — Десятки, сотни таких, как ты… Больше всего парней, но есть и девушки. Приходят офицеры, ты идешь, куда тебе велят, сначала надо стрелять из лука, с тобой даже не разговаривают. Потом качают головой и говорят: «Нет, девочка, стрелять мы здесь не учим. Да, мы можем показать, как метко попасть в цель, сидя на несущемся галопом коне, но сначала ты убеди нас в том, что всегда попадешь в цель, стоя на месте».

Она сделала паузу.

— Ты боишься вернуться в деревню. И все же возвращаешься, но не можешь спать, не можешь есть, только плачешь. Отец сжимает зубы, куда-то идет, что-то продает и однажды приносит лук, настоящий военный лук с запасом стрел. И ты неожиданно видишь, что этот добрый, усталый человек, ничего хорошего от жизни не получивший, хотел бы иметь дочь-легионерку, в облике которой воплотились бы его собственные потаенные мечты… Как бы он гордился, имея такую дочь, один-единственный во всей деревне! И ты стреляешь, стреляешь, стреляешь, стреляешь, пока руки у тебя не становятся твердыми, словно куски дерева! И в следующий раз тебя принимают в легион! Ты приходишь домой в мундире лучницы, и отец при виде тебя плачет!

Девушка взволнованно замолчала.

— А некоторое время спустя в отряде, — наконец продолжила она, появляется девушка, которая только и хочет, что рожать детей. Стать матерью-армектанкой. Может, это именно из-за нее тебе в прошлый раз не хватило места — тебе или другой девушке, которая теперь, как и ты когда-то, изо всех сил натягивает лук, купленный ей отцом на последние сбережения. Ты хочешь стать матерью — зачем же лишать других мечты? Подставь задницу — и все дела. А потом воспитывай хоть пятерых, хоть семерых. Воспитывай как умеешь, пусть даже кто-то умрет с голоду — ничего страшного, мало ли щенков подыхает! Надеюсь, теперь ты, господин, понимаешь, почему девушки избивают таких сук. И не осуждаешь меня, что я им не мешаю.

Амбеген потрясенно молчал. Ему вдруг открылась темная сторона жизни. А ведь ему казалось, что в этой жизни все так хорошо знакомо… Хотя так ли уж темна эта самая сторона? Ведь это было рядом, на расстоянии вытянутой руки. Он ничего не знал о страстях и переживаниях своих людей, в то время как первая же остановленная на плацу солдатка наверняка бы ему все рассказала, стоило лишь спросить. Но он не спросил. За целых двадцать лет службы не спросил ни разу… Да, ему не приходилось видеть беременных солдаток — ни раньше, в бытность простым легионером, ни позже, когда он стал командиром. Поэтому Амбегену казалось, что такой проблемы не существует. Пару раз он слышал что-то о бабских снадобьях, иногда отпускал лучницу, чтобы та пошла в деревню, к какой-то знахарке… Вроде бы он даже подозревал зачем. Ну и что? Только однажды возникли серьезные хлопоты: у какой-то лучницы пошла кровь, но тогда у него были дела посерьезнее: на заставе лежало столько раненых, что одна внезапно заболевшая девушка… Ее отправили в тыл вместе с другими ранеными. Честно говоря, он даже не знал, чем все закончилось. Несколько выздоровевших вернулись на заставу. Она нет… Но не вернулись и многие, многие другие.

— Агатра, во всяком случае, осталась. — Сотница неожиданно вернулась к сути дела, прервав размышления командира. — То, что о ней мне рассказал Дорлот, я никому не говорила, — продолжала она, словно чувствуя, что сейчас не самое подходящее время для обсуждения женских проблем. — Сказала только тебе, господин. Рават и Астат об этом понятия не имеют; я убедила их, что хорошо разбираюсь в подобных вещах, и все. Агатра призналась… и не пошла. С тех пор я несколько раз беседовала с ней. Все то, о чем твердил Рават, она видит совершенно иначе. Хотя снится им одно и то же… Ты понимаешь, о чем я, господин. Она видит то же самое, но иначе.

— Что значит — иначе? — рассеянно уточнил Амбеген. Он все еще размышлял над гневной речью Терезы.

— Не знаю. — Тереза прикусила губу. — И она тоже не знает. Просто утверждает, что договориться с Серебряными Племенами нельзя, а кроме того, считает, что их бог… ну та статуя, которую они там откопали, — это нечто очень плохое. С Агатрой трудно разговаривать на эту тему, она боится статуи столь панически, что… даже не знаю, что и подумать. Такое впечатление… — Она многозначительно постучала себя по голове. — Немного похоже на вот это.

— А лучник? Тот, который пошел с Раватом?

— Он согласен с Раватом.

Амбеген вздохнул и потер лицо ладонями.

— А ты, Тереза? Я хочу знать твое мнение. Вся эта история… — Он тряхнул головой. — Я еще не говорил, что Рават послал письмо непосредственно в Тор? Уже в том письме он широко распространялся на тему договора с алерцами. Встречи, переговоры, перемирие… И так далее. Почти все письмо посвящено только этому. Я его читал.

— И какова реакция Тора? — неуверенно спросила она.

— А как ты думаешь?

— Думаю, что… — Она поколебалась.

Он снова вздохнул.

— Я хочу узнать твое мнение, — снова потребовал он. — Говори, Тереза. Мы остались вдвоем именно затем, чтобы поговорить.

— По-моему, господин, чушь все это, — рассудительно и коротко заявила она. — Я считаю, что нужно перебить как золотых, так и серебряных. Если возможно — всех до единого. Истребление этих тварей — единственное, в чем я вижу хоть какой-то смысл. Враг есть враг. Договариваться с ним можно только тогда, когда он лежит на земле с приставленным к спине копьем. И не раньше.

— О Шернь… — беспомощно покачал головой комендант. — Что за чудеса творятся. Ты играючи схватываешь суть, а такой офицер, как Рават… Да что с ним произошло? Да, ты абсолютно права, — подытожил он. — Могу лишь сказать: самый великий стратег или политик Империи не высказался бы лучше, чем ты… Переговоры с алерцами? Пожалуйста! Хотя бы даже вечный мир, если такое возможно. Но не сейчас же! Я не слышал, чтобы кому-либо удалось договориться с противником, который бьет его под ребра. А нас пока что бьют. Как собак.

Он снова вздохнул.

— Я… — Тереза сглотнула слюну. — У меня просьба, господин.

— Хочешь вытащить Равата из того дерьма, в которое он вляпался?

— Да, — прошептала она, отводя взгляд.

— Нет, — коротко ответил комендант.

— Рават…

— Нет, и все. Я сказал, Тереза.

Внезапно он встал и прошелся по комнате.

— Зачем тебе это? — спросил он. — Искать его неведомо где, среди алерских стай! Ты пойдешь одна? Или с теми людьми, которые сейчас спят и которые за просто так будут рисковать своими шеями? Рават… — Он замолчал. — Послушай, сотница. Рават — мой друг… Как считаешь, много у меня друзей? — Он развел руками, словно показывая пустую комнату. — Но именно поэтому я не могу и не хочу рисковать жизнью солдат, чтобы спасти человека… близкого мне человека. Нет, эти солдаты здесь не для того. Неужели каждый может послать сотню человек, чтобы спасти друга, который сам накликал на себя беду? Нет, не каждый. Собственно говоря, это может сделать только комендант Амбеген. — Он положил руку на грудь. — Именно поэтому он этого не сделает.