– А чего ты несёшь Беглым Зэкам? – спросил Валерка Беклю.

– Хозяйственное мыло, нитки с иголкой и пачку «Примы».

Валерка удивился рациональности Бекли. Впрочем, этот товарный набор для Валерки был выгоден: стоил он недорого, и финский нож Зэки за него не дадут. Валерка уже распланировал, как провернуть своё дельце, чтобы Бекля не уличил его в обмане. Через несколько дней он сам заберёт приношение Бекли, а вместо него оставит пистолетный патрон. Патроном хвастался Вовка Макеров; надо будет как-то выкупить его на рубль, который Валерка взял с собой в лагерь. Получив патрон, Бекля подумает, что Беглые Зэки вступили с ним в торговые отношения, и притащит новую партию товара, дабы обрести вожделенный нож. Пока Бекля ждёт сделки, лагерная смена и закончится.

– Откуда ты знаешь, чего Зэкам надо? – снова спросил Валерка.

– Я про зону вообще весь полимер знаю, – похвастался Бекля. – Вот прикинь, Валерьян, когда тебя в тюрьму посадят, ты пришёл такой в камеру, а там тебе дают веник и говорят: «Это гитара, сбацай». Чё делать будешь?

Валерку очень напрягла фраза «когда тебя посадят».

– Меня не посадят! – возразил он.

Бекля покровительственно усмехнулся. Видимо, по его мнению, всем рано или поздно придётся посидеть в тюрьме, только дурачки будут спорить.

– Надо отдать веник и сказать: «Сначала настрой!», – сам себе ответил Бекля. – А если тебе нарисуют на стене футбольные ворота, дадут мяч и скажут: «Забей гол!». И чё, какая у тебя популяция?

Сифилёк и Рулет шли справа и слева от Бекли с Валеркой, внимательно слушали и молчали, как охотничьи собаки рядом с охотниками.

– Надо сказать: «Спасуй мне!», – не унимался Бекля. – А если в камере на тебя залезут верхом и скажут: «Ты автобус, вези до остановки»? Ты такой довёз до стены, а тебе говорят: «Это не моя, поехали дальше!». А ты чё?

– Не стану я никого таскать! – разозлился Валерка.

– Надо сказать им, что остановка конечная, – терпеливо довёл поучение Бекля. – Фиг ли ты гипотенузу корчишь? Я тебе добра желаю!

Валерку странно торкнули эти слова. Конечно, Бекля не врёт. Просто он понимает добро по-своему. Впрочем, многие другие люди тоже понимают добро не так, как он, Валерка. В этом и заключается сложность жизни. Наверное, нельзя рассчитывать, что люди поверят тебе, но можно надеяться, что помогут. Да, люди бывают глупыми, жадными и трусливыми. Но это люди. Они не пьют друг у друга кровь. И потому мир остаётся прекрасным. Однако где-то в тайных его глубинах по каким-то тайным трещинкам ползёт холодная смерть. Она искусно прячется и проникает повсюду; она пожирает всё, что попадается ей на пути. Никто её не замечает. А он, Валерка, заметил.

Сосновый бор сменился зарослями ольхи и орешника, заполнявшими лощину Рейки. В густых кустах на берегу сверкающей речонки стояла маленькая церковка. Точнее, даже не церковка, а краснокирпичная коробка без крыши, с бесформенными дырами окон и выщербленными углами. Стены её словно измолотили кувалдами. Валерка сразу вспомнил рассказ Серпа Иваныча о жестоком бое на Шихобаловских дачах: может, эти выбоины и вмятины оставлены обстрелами времён Гражданской войны? Церквушка выглядела угрюмо и нелюдимо, как взятый приступом вражеский дот.

– Плохое место, – понизив голос, предупредил Валерка. – Туда люди зайдут и пропадут. Там вообще какое-то колдовство.

Бекля подумал. Разъятый вход в церковь пугал, как разверстая пасть.

– Рулет, слазий внутрь, проверь, – приказал он.

– Васька, слазий, проверь, – тотчас переадресовал приказ Рулет.

– Не, я не пойду, – испуганно отпёрся Сифилёк.

– Ты чё, Сифозина, заканил? – возмутился Рулет. – А в пачу не хо-хо?

– Там кресты! – с суеверным ужасом пояснил Сифилёк.

– Какие, нафиг, ещё кресты?

– Там кресты! Где кресты, я не пойду!

– Щас обоим втащу! – пригрозил Бекля.

Он хотел ухватить Рулета за шкирку, чтобы зашвырнуть в развалины, но Рулет увернулся и отскочил. Сифилёк тоже проворно отскочил.

– Ладно, я сам! – решился Валерка.

Он осторожно ступил на полуразрушенный порог и заглянул в храм.

Ничего там ужасного не было. Те же изрытые стены, местами покрытые копотью костров; зелёные ветки орешника, торчащие из пустых окон; груды кирпича, поросшие травой; трухлявые доски, бутылки и ржавые консервные банки; синий прямоугольник неба вместо потолка. Злая сила, похищающая людей, таилась не в заброшенной церкви; сюда она врывалась извне.

– Есть следы от Беглых Зэков? – спросил сзади Бекля.

Он всё-таки осмелился войти.

– Есть, – сказал Валерка. – Вон они, следы.

На стене чернела надпись сажей: «Лысый и Гарилла сдезь были».

Жанка Шалаева, мерзавка, отлично понимала, какое впечатление они с Лёликом производят на зрителей, когда танцуют «Чунга-Чангу»: стройные тела, гимнастические купальники в обтяжку, короткие юбочки-разлетайки, задранные проволочные хвосты и облегающие шапочки с ушами Чебурашки. Жанка и Лёлик изображали обезьянок на тропическом острове. Они сияли дерзкими улыбками, изгибались и приседали, по-лягушачьи растопыривая руки и колени, – в общем, кривлялись, как маленькие девочки. Игорь на себе ощутил обольстительность этого якобы детски невинного, но совершенно непристойного танца. Вероника стояла в стороне, скрестив руки на груди, и словно бы всем своим видом говорила: «Вы ханжи! Вы ничего не смыслите в чувственности! Так получайте же пощёчину вашей морали!»

Конечно, на концерте музыкального кружка и прочей художественной самодеятельности ещё пели хором, читали стихи, показывали пантомимы и драматические сценки, но «Чунга-Чанга» поразила зрителей прямо в сердце. Немногочисленные папы краснели, а многочисленные мамы тихо роптали. Но возмущаться никто не решился, и танцовщиц проводили аплодисментами, хотя и нервными. А что такого дурного они совершили? Ничего. Бесстыжей была юность, первое цветение, а игра в карапузиков лишь убеждала, что детство уже позади, и девочки вполне созрели для ошибок молодости.

После концерта Вероника подошла к Алевтине Петровне Плоткиной.

– Как вам наше выступление? – лицемерно спросила она.

Алевтина Петровна взвешивала все «за» и «против».

– Оригинально, – туманно отозвалась она.

Вероника мстительно торжествовала.

Игорь еле протолкался к ней сквозь толпу детей и родителей.

– Пойдём, погуляем, искупаемся, а? День-то свободный.

– Это у тебя свободный, а на меня повесили безродительных девочек. Сейчас я с ними буду печь пирог с малиной, и потом у нас чаепитие в гостях у Серпа. Демонстрируем тимуровскую заботу о поколении героев.

Вероника заметила, что Игорь огорчился, и легко коснулась его локтя – это была редкая для неё ласка.