– Потом поговорим, – отрезал муж, и тут в дверь позвонили. – Девочки вернулись. Давайте обедать. Накрывай, пожалуйста, Полина.

За столом сидели молча. У каждого был свой повод молчать: хозяин обдумывал сложившуюся ситуацию; Наталья изображала легкое недоумение и недовольство, что ей ничего не объяснили; «брат» тактично не лез в дела семьи; Зоя последнее время вообще предпочитала ни с кем не разговаривать («сестры» даже из школы возвращались в молчании); а Кате было все равно – ну молчат и молчат – тем лучше. Полина незаметно тихо подавала блюда.

После обеда все разошлись, и Владимир Михайлович поведал жене о сегодняшнем происшествии. Та выразила такую неподдельную обиду и негодование, что оставалось усомниться только в честности или разуме (что, вероятнее всего, в ее-то возрасте) Полины, чем подвергнуть недоверию репутацию Наташи.

* * *

Разговор состоялся недолгий. Полина ждала этого и сказала, что уйдет жить к себе, только просила разрешения видеться с Зоей. Доктор пообещал. Вызвали шофера, погрузили вещи. Зоя смотрела в окошко своей каморки на удаляющуюся машину.

У подъезда Полининого дома Владимир Михайлович все же не удержался, хоть и обещал себе этого не делать:

– Полина, я только одного не пойму, зачем ты все это придумала, сорвала меня с важной лекции?

Та грустно посмотрела:

– Я не врала. Скоро сами во всем убедитесь.

Доктор досадливо мотнул головой. Донес до комнаты вещи и, молча поцеловав няню в седые волосы, пошел вниз по лестнице.

Так Зоя осталась совсем одна.

Москва. 1948 год

– Кать, а меня в армию забирают. – Паша взял подругу за руку. Она молчала и смотрела в пол. – Кать, ну что ты молчишь?

– Надолго?

– На два года.

– Понятно. – Снова замолчала.

– Кать, ну что ты снова молчишь?

– А что говорить?

– Ну не знаю. Что будешь ждать, писать. Что там еще говорят в таких случаях?

– Буду ждать. Буду писать. – Катя подняла на него глаза, полные слез.

Первый раз Паша видел, чтобы она плакала.

Все это время они встречались в бывшей Катиной комнате в бараке. Вернувшись домой из школы, Катя обедала и уходила гулять «с подружками». А сама со всех ног неслась к своему старому дому, где Паша уже ждал ее.

Катя и не думала, что может вот так влюбиться. Она боялась своих чувств и старалась не показывать виду. Но теперь, узнав, что ей придется расстаться со своим любимым, единственным важным и дорогим для нее человеком, она не смогла сдержаться, хоть и пыталась. Ей стало страшно оставаться одной.

– Катюш, ты чего? Ты из-за меня?

Она помотала головой и шмыгнула носом:

– Да.

– Катенька, ну что ты? Любимая моя, Катенька, ну не надо. – Он встал перед ней на колени, улыбался и гладил ее ноги. Ему было приятно, что Катя плакала из-за него. А он-то думал, что она не любит его и для нее это все так, развлечение. – Я же вернусь, родная моя. А ты как раз школу закончишь. Вернусь, и мы поженимся. И у нас будет куча детишек. А хочешь, поженимся прямо сейчас?

Катя рыдала уже не на шутку. Но засмеялась.

– Дурак, кто же нас поженит? Надо беременной быть. Я маленькая еще.

– Так мы тебя сейчас беременной и сделаем.

– Вот дурак! – и добавила: – Я стану ждать тебя и буду только твоей.

Катя встала и начала медленно раздеваться. Несмотря на то, что они встречались почти каждый день, между ними ничего, кроме поцелуев, не было. Катя была готова, но Паша не пользовался этим. Он хотел, чтобы все было по-настоящему. Чтобы настоящая любовь, настоящая свадьба, чтобы вместе жить. Катя в белом платье. Вот была его мечта. Просто так, в этой обшарпанной комнате, ни за что!

И сейчас, когда Катя, такая красивая, стояла перед ним совершенно раздетая и лицо ее еще было мокрым от слез, он понял, что все произойдет именно в этой обшарпанной комнате, без свадьбы, без белого платья, но с любовью. Что может быть важнее? Важнее Катиной любви.

Он обнял ее, и кожа, белая, атласная, была лучше самого прекрасного платья, и ее губы были сухие и мягкие. Они касались друг друга, едва дыша. И даже грубый, деревянный, неотесанный пол, на котором они стали любить друг друга, не в силах перейти на другое место, не нарушил их нежности.

Паша исчез из Зоиной жизни так же, как и появился – неожиданно. Она ничего не слышала о нем уже несколько месяцев. И ни у кого не могла спросить. Скорее откусила бы себе язык, чем стала узнавать о нем у Кати.

Ей приходилось довольствоваться воспоминаниями – тем вечером, когда она сидела на подоконнике и впервые увидела Пашу, прогулками по ночным улицам, днем рождения, их единственным танцем и последним разговором, когда он сказал, что любит другую.

Вспоминая свою прошлую жизнь, а она теперь разделилась на жизнь до больницы и после, Зоя начинала в бешенстве колотить подушки и потом шла в мастерскую и, пропадая там по несколько часов, а иногда и всю ночь, – лепила, шила, клеила и красила. Всех это устраивало.

Закончив очередной этап работы, Зоя заворачивала свое творение в большой кусок ткани, тихо проносила к себе в каморку и прятала в сундук. Она создавала куклу в таком странном состоянии, что к следующему разу уже не помнила, что делала в прошлый. Будто бы это была вовсе и не она. И когда кукла оказались готова, Зоя по-настоящему испугалась.

Она вспомнила день, когда говорили про какое-то Наташино платье, которое пропало. Зое, конечно, тоже устроили допрос, но она ничего не могла ответить, кроме того, что ничего не брала и не видела. Теперь это платье красовалось на кукле. И кукла эта была ее мачеха.

Она получилась достаточно большая, но не размером с человека. Поэтому платье, перемотанное много раз на талии пояском, болталось на плечах, свисало с ног и волочилось по полу. Будто хозяйка его внезапно усохла. От этого несоответствия стало еще страшнее. Уменьшенная в размерах мачеха в собственном огромном платье.

Зоя завернула куклу в тряпку и понесла в свою каморку. Ощущение страха прошло, и появилось злое саркастичное спокойствие. Она положила мачеху в сундук и стала внимательно разглядывать. Как ей удалось сделать эти черные прямые волосы, это красивое, но злое лицо? Девочка провела пальцами с обгрызанными круглыми ногтями по алым холодным губам. «Тебя я уничтожу первую».И легла в кровать. Засыпая, она благодарила свою маму за помощь.

Няня сильно сдала за это лето. Постарела от переживаний. Они сидели с Зоей в комнате за круглым столом, пили чай, ели варенье. Обсудили каникулы, занятость отца. Помолчали. Каждая понимала, что говорят не о том. Полина первая начала разговор.