С этими словами он подхватывает меня.

Я вдруг думаю: он и правда хочет сделать, как мне лучше.

Угадать, понять, подстроиться… Мысль почему-то даже не укладывается в голове. Но я пытаюсь её принять, я дышу ею с наслаждением — вместе с тем, как дышу им, пока он несёт меня, обхватив под бёдра, в спальню.

Мы падаем на кровать наискосок, занимая всё пространство, сминаем покрывало, не пытаясь добраться до простыней. Беспорядочно, путанно, возбуждённо избавляемся наконец от одежды. Я стягиваю его брюки. Он освобождает меня от платья. Хватается пальцами за края чулков, гладит их, разглядывает меня будто пьяный. Его взгляд — такой тёмный, голодный и вместе с тем такой красивый, что по телу бегут спазмы.

— Моя, — выдыхает он, проводя ладонью по моему животу. Снова наклоняется, захватывая мои пальцы в плен, припадает губами к губам. — Ты моя, Эла.

Его руки срывают с меня бельё. Его голос в этот момент — что-то особенно, невозможно возбуждающее.

— Я…

— А я твой. Запомни. Запоминай.

Я распахиваю глаза, но не успеваю прочувствовать эту фразу. Теряюсь в жаре губ, тел, в бесконечном тёмном взгляде. Траяр входит в меня ровно тогда, когда я готова стонать и просить об этом.

Низ живота сводит болезненно-сладкой судорогой.

И когда я касаюсь его обнажённого тела, когда я впиваюсь в тёмные волосы и притягиваю его голову для поцелуя, я вдруг наконец думаю: этот мужчина — больше не чужой и холодный. Не гранитная статуя потомка древних богов, от которой веет морозной ягодой, на которую я могу лишь любоваться издалека. Здесь, сейчас он правда мой.

Мы словно стрелки часов, которые встретились на минуту, но в этом мгновении — жизнь, страсть, всё на свете. И может быть, наше время остановится.

Я снова трусь о его щетину, вдыхаю мёд и свежесть. Ещё одно понимание: я узнаю, чем именно он пахнет, раздобуду эти духи или пропитанную ими рубашку, смогу и буду вдыхать этот запах каждый день.

Выучу какие-нибудь приёмы в магии от него.

Буду разгадывать его загадки одну за другой.

Тело заполняет покой, вместе с горячими, тугими потоками наслаждения. Я чувствую его как энергию в каждой частичке — в животе, в груди, в позвоночнике. Под ногтями, которыми я царапаю плечи Траяра, в горле, которое горит от его сладости, в ступнях и сжатых пальцах ног.

Я словно лечу вниз с горы, лишь раскинув руки — и где-то на полпути падаю в солнце. Оно сжигает меня, выбирает без остатка, затапливает самым сильным удовольствием, которое только можно представить. Лишает дыхания и всех чувств кроме одного — потребности цепляться за человека рядом, потребности вжаться в него всей своей кожей.

— Мой… — произношу я еле слышно, пробуя это слово на вкус.

— Моя беглянка, моя женщина, моя судьба, — выдыхает Траяр несколько горячих секунд спустя. — Эла.

Мы лежим, переплетаясь ногами, руками, вжимаясь друг в друга так, словно хотим уничтожить мельчайшие щёлочки воздуха между нами.

И я не боюсь его. Я не чувствую себя слабее.

Чувствую себя способной на подвиги, о которых не думала раньше.

Два месяца спустя

Траяр

— Я войду?

В мою реальность, наполненную гулом и пересветами магии, врывается мелодичный голос. Кристаллы вздрагивают в воздухе — не то чтобы решив упасть, скорее “оживляясь” вслед за мной. Опускаю их на стол, за которым сижу, и поднимаю глаза на Элу, которая никак не переборет привычку спрашивать, прежде чем, как она думает, отвлечь меня от важной работы.

— А у тебя уже лучше получается, — улыбаюсь, отрываясь от кулона на подставке. — По крайней мере не спрашиваешь, помешает ли мне ценная помощница.

Хочется протереть глаза, потому что они привыкли к свету и мелочам, а Эла, которая интересует меня куда больше, стоит в тени у двери. Но вот она подходит ближе. Моя женщина — как всегда в строгом, но соблазнительном рабочем платье, обхватывающем её грудь и открывающем шею.

— Отчёты, — улыбается в ответ. К счастью, сегодня почти не смущённо. Наклоняется, кладёт прямо передо мной папку.

Вишнёвые локоны падают с плеч вперёд — она вернула им цвет.

— Есть что-нибудь интересное?

— Немного. Отдел аптекарей, похоже, и правда справится даже раньше срока, — рапортует Эла. — Я постаралась всех тщательно расспросить, но они просто прекрасно у тебя обеспечены, своё дело знают. Тут даже смущает, зачем я вмешиваюсь вообще. А вот служащие господина Нарита переживают, что он слишком ревностно относится к своим экспериментам, но если не взять пару новых человек, они опять не успеют.

— Хорошо. Я разберусь, спасибо, — беру у неё бумаги, успевая коснуться тонких пальцев. Оцениваю, как она приоткрывает губы, садясь в кресло напротив. А потом вспоминаю про кулон между нами и киваю на него: — У меня тоже хорошие новости. Уже почти работает. Попробуешь?

— На себе? — моргает Эла.

— Ну должна же ты сама опробовать свои идеи?

Беру украшение, обхожу стол и наклоняюсь над девчонкой. Отвожу её волосы, касаюсь нежной шеи, застёгиваю цепочку. Довольно сложно не сгрести красные пряди и не обхватить её грубо, не посадить на стол — особенно когда она так на меня смотрит. Но я вроде как тренирую выдержку. Целыми днями иногда.

Прижимаю кулон к бледной груди, которая вздымается под моей рукой.

— Он, конечно, не должен работать против твоей воли, так что направь магию в камень. Один раз.

Если в какой-то момент мне казалось, что Керрай Олейн, несмотря на ушлость, продешевил с её контрактом, то теперь я уверен, что он просто голову пеплом начнёт посыпать через пару лет. Эла всё-таки правда отличный маг. Лучше, чем я думал даже недавно. Может, конечно, это рвение доказать лично мне, что с ней шутить не стоит — но я думаю, что скорее природное упрямство. И ум. И умение открыто смотреть на вещи.

Единственная проблема — мне не нравится, когда она ездит в поле и лезет к нагглам. Об этом мы ещё спорим, но я придумал альтернативы. Во-первых, выдал ей побольше учеников — у неё вроде отлично получается натаскивать их, а заодно так она хотя бы всегда окружена людьми. Во-вторых, у меня она снова работает с артефактниками и сама включилась в разработки на уровне идей.

Которых у неё накопилось много. Которые она, как оказалось, научилась тщательно обрабатывать. Началось с того, что она заговорила со мной про ауры — спросила, почему раз они влияют на нас и могут многое сказать, мы не настраиваем на них артефакты. Я не смог ответить толково. Тогда она пару недель пытала Эрента и каких-то своих знакомых на тему исследований в этой области, и вот.

Амулет на её груди вспыхивает, начинает медленно мерцать. Голубым. Цветом волнения.