Вместо ответа хряск внезапно перевернулся и с ошеломляющей быстротой и силой выбросил вверх свою здоровую ногу. Удар пришёлся по Бренде, та врезалась в Томаса, и они оба свалились на пол. Юноша услышал перестук — то катились по бетону выпавшие из Брендиных рук фонарик и нож. На стенах заплясали тени.

Хряск вскочил на ноги, кинулся за ножом — тот лежал теперь у двери в коридор. Томас, приподнявшись с пола, резко бросил себя вперёд и врезал всем корпусом уроду сзади под коленки. Хряск грохнулся на пол, извернулся и двинул Томаса локтем в челюсть. Череп снова разорвала боль; юноша, падая, рефлекторно закрыл лицо рукой.

И тут подоспела Бренда. Она прыгнула на хряска, дважды впечатала кулак ему в физиономию. Тот, судя по всему, на мгновение остолбенел, чем его противница не преминула воспользоваться. Она рванула его так, что тот перевернулся и шмякнулся плашмя на живот, после чего заломила ему руки за спину и дёрнула кверху. Похоже, это причинило хряску непереносимую боль, он заметался, пытаясь высвободиться, но Бренда не ослабляла хватки, заодно и коленями пригвоздив выродка к полу. Тот издал душераздирающий вопль.

— Мы должны прикончить его! — крикнула она.

Томас поднялся на колени, но от боли и изнеможения мог только тупо взирать на происходящее, ничего не предпринимая.

— Что? — выдавил он, не в силах понять, о чём она толкует.

— Подбери нож! Мы должны убить его!

Хряск издавал такие противоестественные, нечеловеческие вопли, что Томасу хотелось убежать отсюда как можно скорее и как можно дальше.

— Томас! — заорала Бренда.

Он подхватил нож. На остро отточенном лезвии загустела бурая масса. Юноша обернулся к своей спутнице.

— Шевелись! — Она гневно сверкнула на него глазами. Что-то подсказало ему, что её гнев направлен не только на хряска — она злилась на него, Томаса, за непростительную медлительность.

Вот только... Способен ли он на убийство человека? Пусть даже этот человек и ополоумевший выродок, только что чуть не убивший его самого? Ему, видите ли, Томасов долбаный носик понравился! Он Томасу и самому ещё пригодится...

Он проковылял к Бренде, держа нож так, словно лезвие было намазано ядом, словно само прикосновение к этому орудию убийства могло заразить его тысячей болезней, от которых он умер бы медленной и мучительной смертью.

Хряск, пригвождённый к полу, с руками, заломленными за спину, продолжал истошно орать.

Бренда перехватила взгляд Томаса и с нажимом произнесла:

— Я подниму этого урода, твоя задача — всадить нож ему в сердце!

Томас затряс было головой, но опомнился. Выбора-то всё равно нет, это нужно сделать. Так что он только кивнул.

Бренда напряглась и, крякнув от натуги и не выпуская хряска из рук, упала на правый бок, используя тяжесть своего тела, чтобы перевернуть своего противника. Невероятно, но тот завопил ещё громче. Его выгнутая грудная клетка была теперь обращена к Томасу — всего в нескольких дюймах от ножа.

— Давай! — взвизгнула Бренда.

Томас крепче сцепил пальцы на рукоятке ножа. Потом схватился за неё обеими руками, держа клинок направленным вниз, в пол. Он должен сделать это... Он должен...

— Ну же! — выкрикнула Бренда.

Хряск вопил.

На лбу у Томаса выступила испарина.

Сердце заколотилось, застучало, загремело.

Пот застилал глаза. Всё тело ломило от боли. И эти сводящие с ума, нечеловеческие вопли...

«Сейчас!»

И, вложив в удар всю свою силу, Томас вонзил нож в грудь хряска.

Следующие тридцать секунд были самыми страшными в его жизни.

Хряск не желал сдаваться без борьбы. Он вырывался, плевался, клацал зубами, корчился в судорогах. Бренде приходилось напрягаться из последних сил, удерживая извивающегося противника, пока Томас глубже и глубже вгонял нож ему между рёбер. Жизнь не торопилась покидать хряска, утекала медленно, и вместе с её уходом в его взгляде угасал безумный огонь, затихали вопли и стоны, расслаблялись напряжённые мышцы.

Но наконец человек, жертва коварной Вспышки, умер. Томас откинулся назад. Всё его тело превратилось в сплошной клубок обнажённых нервов. Он чувствовал, как в груди будто набухает грозящая удушьем опухоль, и в панике хватал ртом воздух.

Он только что стал убийцей. Забрал у другого человека жизнь. Ему казалось, что внутри него всё пропитано отравой.

— Нам надо идти, — промолвила Бренда, вскакивая на ноги. — Они, конечно же, слышали весь этот тарарам. Быстро!

Томас был поражён: она, казалось, не сильно заморачивалась душевными переживаниями — сделано и сделано, пора двигаться дальше. Но опять-таки — разве у них был выбор?

В коридоре послышался шум: это возвращалась ватага остальных хрясков. Отзвуки загуляли по коридору, словно там, с воем и визгом, неслась стая гиен.

Томас понял: сейчас не время мучиться совестью, поэтому он засунул её подальше и заставил себя встать.

— Да, идём, но с меня хватит. — Сначала серебристые шары-головоеды, теперь вот ещё драки с хрясками в темноте.

— Что ты имеешь в виду?

Он имел в виду длинные тёмные туннели. Наелся ими на всю оставшуюся жизнь.

— Я хочу на свет. Мне по барабану, опасно там или не опасно. Я хочу на свет. Прямо сейчас.

Бренда не стала спорить. Она провела его сквозь паутину переходов и поворотов, и вскоре они набрели на железную лестницу, ведущую из Подштанников наверх, к голубому небу. Издалёка доносились не дающие покоя звуки: смех, гиканье, вскрики, визги. Это шли хряски.

Чтобы отодвинуть круглую крышку люка, пришлось здорово потрудиться, но наконец они выбрались наружу. И оказалось, что уже ранний вечер. Повсюду, куда ни глянь, громоздятся такие высокие здания, что голова кругом. Щерятся разбитые окна. Улицы завалены мусором. Кое-где валяются трупы. Запах падали и пыли. Зной.

Но людей нигде не видно. Во всяком случае, живых. Томаса уколола тревога: а вдруг какие-то из тел принадлежат его друзьям? Но нет, все умершие были взрослыми мужчинами и женщинами, да и трупы уже порядком разложились.

Бренда оглянулась вокруг, соображая, где они оказались.

— О-кей, к горам ведёт вот эта улица, — она махнула рукой, но, взглянув туда, Томас никаких гор не увидел: обзор загораживали небоскрёбы.

— Уверена?

— Да. Пошли.

Всё время, пока они шли по длинной пустынной улице, от внимательного взгляда Томаса не укрылось ни одно разбитое окно, ни один переулок или подворотня — он надеялся обнаружить хоть какие-нибудь следы пребывания Минхо и приютелей. Зато кого ему совсем не хотелось видеть — это хрясков.