Однажды Паганини заключил пари. Он взялся продирижировать целой оперой с помощью скрипки, на которой будут всего две струны — третья и четвертая. Он выиграл пари, публика неистовствовала, а Элиза предложила музыканту, «сделавшему невозможное на двух струнах», сыграть на одной струне. 15 августа, в день рождения императора Франции, он исполнил сонату для четвертой струны под названием «Наполеон». Когда Никколо Паганини объявил, что напишет сонату для одной струны, его подняли на смех. Но после того как замолкли последние звуки знаменитой военной сонаты «Наполеон», никому в голову не приходило смеяться. «Все-таки он не человек, это сам дьявол! Больше никто не может так привораживать людей», — шептались в зале. И тут раздались аплодисменты. Блистательная Элиза Баччоки, сестра самого Наполеона Бонапарта, аплодируя стоя, с гордостью оглядывала зал, как бы демонстрируя собравшимся свое новое приобретение — гениального Паганини.

Даже тем, кто считал, что его слава лучшего скрипача в мире раздута, приходилось смириться, когда им доводилось услышать его игру. Для людей, в музыке не разбиравшихся, он устраивал настоящие представления со звукоподражанием — «жужжал», «мычал» и «разговаривал» струнами. Маэстро предпочитал не записывать свои произведения на бумаге, чтобы оставаться единственным исполнителем (а тех, кто мог исполнить мелодии Паганини даже с нотами, было ничтожно мало).

На концертах Паганини устраивал настоящее шоу. На публику это производило настолько сильное впечатление, что некоторые теряли сознание в зале. Каждый номер и выход он продумывал до мельчайших деталей. Все было отрепетировано: от репертуара, состоящего исключительно из собственных композиций, до эффектных трюков, вроде лопнувшей струны, расстроенной скрипки и «привета из деревни» — подражания звукам животных. Паганини научился имитировать гитару, флейту, трубы и валторны и мог заменить собой оркестр. Влюбленная публика прозвала его «Южным колдуном». И колдовства в нем было немало. Как истовый романтик Паганини всей душой разделял этот глобальный бунт своих современников против сложившегося миропорядка, в основе которого лежала христианская вера. Ходили легенды, что он заключил договор с самим дьяволом, который и обучил его так играть на скрипке. Он сознательно отказывался писать церковную музыку, и вот что по этому поводу писали отцы церкви: «Все лучшее и высокое в мире связано с христианством. Лучшие музыканты нашего века пишут церковные гимны. Нет ни одного классического композитора, который не писал бы оратории и мессы. Реквием Моцарта, оратории Баха, мессы Генделя свидетельствуют о том, что Господь не оставляет Европы и что вся наша культура строится на началах христианской любви и милосердия. Но вот появился скрипач, который сворачивает с этой дороги. Всем своим поведением, ненасытной алчностью, упоительным ядом земных соблазнов Паганини сеет тревогу на нашей планете и отдает людей во власть ада. Паганини убивает младенца Христа». Да, для церкви он ничего не писал, но вот для всевозможных тайных обществ писал, и не без удовольствия, потому что заказчики платили немалые деньги. Наверное, отсюда и возникает легенда о договоре с дьяволом. Паганини был любимцем не только народных масс, но и титулованных особ. Каждый европейский монарх считал своим долгом пригласить его для личного выступления, а однажды его позвали исполнить масонский гимн перед итальянской великой ложей.

Музыкант любил играть со смертью. Как и любой другой романтик, Паганини был одержим смертью и все время словно играл с ней в прятки. Газеты часто печатали сообщения о смерти Паганини. Началось все со случайной ошибки, но журналисты вошли во вкус — ведь газеты с опровержением расходились двойным и тройным тиражом, а популярность скрипача из-за этого только росла. Когда Паганини скончался в Ницце, газеты привычно напечатали его некролог с припиской: «Надеемся, что скоро, как обычно, опубликуем опровержение».

В 1893 году гроб с маэстро опять откопали, потому что люди якобы слышали странные звуки, доносившиеся из-под земли. В присутствии внука Паганини, чешского скрипача Франтишека Ондржичека, прогнивший гроб вскрыли. Ходит легенда, будто тело музыканта к тому моменту истлело, но лицо и голова были практически невредимы. Конечно, после этого еще не одно десятилетие по Италии ходили самые невероятные слухи и сплетни. В 1896 году гроб с останками Паганини вырыли еще раз и перезахоронили на другом кладбище Пармы.

Но как же все-таки умер великий музыкант? В 1840 г. болезнь отняла у Паганини последние силы. Умирая от туберкулеза, маэстро не мог даже поднять смычок и лишь перебирал пальцами струны своей скрипки. 27 мая 1840 г. Паганини скончался в возрасте 57 лет. Перед смертью к музыканту дважды приходил священник, однако исповедаться Паганини так и не смог — скрипач совершенно потерял голос. Это привело церковь в ярость, и церковники запретили предавать «сатану» земле в любой стране, где есть христианский крест. Никколо Паганини был тайно похоронен в местечке Валь-Польчевера, рядом с загородным домом его отца. Лишь спустя 19 лет сын великого скрипача Аккиле добился того, чтобы останки Паганини были перенесены на кладбище в Парме.

Жизненные пути Шуберта и Паганини всего один раз, но очень странным образом пересеклись между собой. Если Паганини представлял собой дьявола во плоти, то Шуберт был полной его противоположностью. Этот близорукий, низкорослый, застенчивый юноша родился в Вене. Ему постоянно не везло ни с женщинами, ни с богатыми покровителями, да и виртуозом он никогда не был и, по свидетельству современников, играл на фортепьяно средне, в отличие от виртуоза-скрипача Паганини или пианиста Листа. Если итальянский скрипач буквально купался в славе, то Шуберту лишь один раз привелось испытать свои, как сказал Уорхол, «пятнадцать минут славы». Известно, что при жизни Шуберта состоялся лишь один концерт из его композиций. Это было в 1828 году в Вене. Концерт нигде не анонсировался, послушать композитора пришло совсем немного народа. Все потому, что в то же время в этом городе выступал скрипач Паганини. Ему-то и достались и слушатели, и внушительный гонорар. А Шуберт за тот самый концерт получил крайне скромную плату. Однако на эти деньги он смог, наконец, купить рояль. Наверное, отсутствие собственного инструмента и привело к тому, что у великого композитора не было даже возможности постоянно каждый день упражнять кисти рук. Где уж тут достичь виртуозной техники. Франц Шуберт жил крайне скудно. Как-то раз сочинитель вывесил свой сюртук на балконе с вывернутыми наизнанку карманами. Этот жест был адресован кредиторам и означал, что взять с бедолаги больше нечего. Биография Франца указывает на то, что порой ему приходилось жить на ветхих чердаках, где он со светом горящей лучины сочинял великие произведения на клочках засаленной бумаги. Часто он жил впроголодь, на одном кофе и сухарях. При свете свечи, которая тоже стоила денег, полуголодный, он писал свою музыку, и это была музыка, рожденная в полной тишине. Вряд ли бы соседи по ветхому жилью одобрили музыкальные экзерсисы бедолаги соседа, застенчивого как девушка. В жизни великий композитор был патологически робок. Скорее всего, это можно было отнести к слабым признакам аутизма.

Все мы родом из детства, и детство, душевные травмы, полученные в этот «золотой» период, определяют всю нашу дальнейшую судьбу. Одаренный мальчик рос в бедной семье: его отец — школьный учитель Франц Теодор — происходил из крестьянского рода, а мать — повариха Элизабет (урожденная Фиц) — была дочерью ремонтника из Силезии. Помимо Франца супруги воспитывали еще четверых ребятишек (из 14 родившихся детей 9 умерли в младенческом возрасте). Только представьте себе этот настоящий конвейер смерти, совершающийся перед глазами будущего гения. Можно предположить, что патологическая застенчивость Шуберта была обусловлена страхом, он старался вести себя как можно тише, чтобы не привлечь к себе внимание всесильной дамы с косой. А его молчаливость — результат травмы другого рода. Заметив талант своего сына, который в семилетнем возрасте музицировал на клавишах без изучения нот, родители определили Франца в церковно-приходскую школу Лихтенталя, где мальчик пытался освоить игру на органе, а М. Хольцер обучал юного Шуберта вокальному искусству, которое он освоил на славу. Когда будущему композитору исполнилось 11 лет, он был принят хористом в придворную капеллу, находившуюся в Вене, а также зачислен в школу с пансионом Конвикт. В учебном заведении Шуберт ревностно постигал музыкальные азы, однако математика и латинский язык давались мальчику худо. Когда Францу исполнилось 13 лет, он самостоятельно написал свое первое серьезное музыкальное сочинение, а уже через 2 года с юношей стал заниматься признанный композитор Антонио Сальери, который даже не брал с молодого Франца денежного вознаграждения. Курьез музыкальной жизни в Вене заключался в том, что у Бетховена, Шуберта, Листа и даже у Моцарта-младшего, сына Моцарта, был один учитель музыки, и звали его Сальери. Интересно, миф об убийстве Моцарта уже бытовал в это время или нет? А мрачная тень завистника-убийцы смогла уже вырасти до зловещих размеров за плечами учителя Шуберта? В любом случае, это очень походило на интригу какого-нибудь романтического аффектированного романа. И если слухи к этому времени уже поползли по всей Вене, то что должен был испытывать застенчивый юноша, когда уроки музыки ему давала такая легендарная личность? Известно лишь одно: звонкий мальчишеский голос Шуберта стал ломаться. Слабая, тоненькая связь с музыкой оборвалась. Травма детства. Может быть, отсюда и берет свое начало умение Шуберта творить великие мелодии в полной тишине? Замечательный французский писатель Паскаль Киньяр в одной из своих книг, «Уроки музыки», пишет, что большое количество великих композиторов-мужчин объясняется тем, что каждый мальчик переживает ломку голоса в период полового взросления. Женщин эти травмы минуют и до конца дней своих они могут сохранить ангельские интонации детства. Мужчины же, тоскуя по утраченному раю, пытаются вернуть его с помощью творчества, воспроизводя райские интонации детского голоса, голоса ангела, при помощи сочиненных нотных знаков. В подобных рассуждениях есть своя доля правды, ведь именно Шуберту принадлежит знаменитая «Аве, Мария!», это совершенное воплощение тоски по утраченному раю. Молодой Франц Шуберт по понятной причине был вынужден покинуть Конвикт. Что творилось в этот момент в его душе? Пройдет время, и он напишет свой знаменитый песенный цикл «Зимний путь», который он сам будет ассоциировать с ужасом, то есть с аффектированным выражением страха. Но теперь ему предстояло забыть о музыкальной карьере и начать думать исключительно о хлебе насущном. Отец Франца мечтал, чтобы тот поступил в учительскую семинарию. Шуберт не смог противостоять воле своего родителя, поэтому после окончания учебы стал работать в школе, где преподавал азбуку младшим классам. Так и стоит перед глазами образ застенчивого гения. С одной стороны, он ощущает в себе огромный дар, дар, который неожиданно потерял голос, способность к самовыражению, а с другой — полное подчинение чужой воле, воле родителя, думающего лишь о том, как прокормить своего сына, одного из четырех детей, девять из которых он так и не смог уберечь и удержать на краю могилы. Бедного простого отца здесь можно понять. Им руководит древнее стремление к сохранению собственного рода, стремление, унаследованное еще с темных первобытных времен. Но этот мощный инстинкт самосохранения сталкивается с так называемой мягкой силой гения. Представляю себе этого немного пухлого с нелепыми кудряшками на голове, с очками на переносице застенчивого юношу, любящего отца своего и мать и прекрасно понимающего, что ему не вырваться из этих свинцовых обстоятельств действительности и никогда не вернуть свой потерянный рай. И вот в этот переломный момент с юным Шубертом приключилось самое настоящее волшебство, по крайней мере, именно так он рассказывал об этом своим друзьям, на ходу придумывая романтическую легенду. Впрочем, для романтика мир воображаемый и мир реальный — это два существующих параллельно мира, граница между которыми весьма размыта. Итак, идя по улице, юный Франц встретил женщину в старинном наряде и с высокой прической. Та предложила ему выбрать свою судьбу — либо работать учителем, быть никому не известным, но прожить при этом долгую жизнь; либо стать великим музыкантом, но умереть молодым и в бедности. Франц выбрал второй. Застенчивый, аутичный, одинокий, он, слабый исполнитель чужой воли отца, восстал против этой самой воли. Вроде бы простая драма в семейном курятнике, этакая буря в стакане воды. А может быть, это частное проявление того самого романтического бунта против воли Отца своего? Как знать, как знать? Но без отца Шуберт все равно жить не смог, и теперь ему пришлось найти нового родителя, Отца истинного, духовного, такого же бунтаря, как и он сам. И в музыкальной Вене это оказалось возможным.