Столь же неэффективными оказались и статьи королевского указа 1639 года, касавшиеся женских декольте. В начале века полукафтан поднялся и плотно облегал шею. Постепенно корсаж получал все больший вырез, открыл плечи, верхнюю часть спины, а затем и часть груди. «Воистину, — утверждал Сабалета, — женщины, следующие последней моде, одеваются так, что, мне кажется, они были бы более честны, если бы совсем разделись…»

Правда, когда женщины находились вне дома, они надевали накидки — просторные плащи без рукавов, в которые они закутывались с ног до головы и которые скрывали весь их наряд. Но даже если эта manta была не из тюля или прозрачного шелка, которые делали ее похожей на легкий дым, она все равно оставалась инструментом кокетства и соблазнения во время редких и оттого еще более ценных выходов в свет, совершавшихся в соответствии с обычаем или — если женщина набиралась смелости — в обход его.

Самый простой случай для кокетства обычно представлялся в приходской церкви во время выполнения религиозных обязанностей или в какой-нибудь монастырской часовне, у которой была репутация особенно «порядочной». Поскольку знатная дама обычно не могла ходить по улицам одна, ее сопровождала дуэнья или лакей, длинная борода которого гарантировала респектабельность и который вел даму, иногда держа ее за приподнятую руку, завернутую в полу плаща, чтобы он не мог коснуться ее кожи. Те женщины, которые не были достаточно богаты, чтобы иметь лакея, постоянно находившегося в их распоряжении, могли нанять себе «метафорического лакея», которые (в частности, в Мадриде) в большом количестве были представлены на постоянно действующих рынках в определенных местах. Там же можно было нанять одного или нескольких пажей, сопровождавших свою хозяйку и носивших подушечку из бархата или шелка, которую госпожа подкладывала себе под колени во время молитвы. Хотя этот эскорт и отражал социальное положение сопровождаемой, однако он не спасал от всех опасностей, и дуэньи, во всяком случае в литературе, да, вероятно, и в жизни, имели репутацию женщин, которые, получив подарок, могли стать услужливой сводней между кавалерами и дамами, состоявшими и не состоявшими в браке. Не стоит понимать буквально сетования моралистов, говоривших о церквях как месте свиданий; большинство женщин приходили сюда с единственным намерением отстоять мессу и послушать проповедь, хотя некоторые из них конечно же пользовались посещением церкви, чтобы украдкой увидеться со своим возлюбленным.

Женщины выходили в свет под руку со своим мужем — иногда со своим кавалером, — чтобы принять участие в больших праздниках, в которые было вовлечено все население города. Они могли также присутствовать на театральных представлениях, но правило разделения полов соблюдалось в театре очень строго, так что существовала даже специальная «галерка» для женской части публики.

Наконец, практически всякая добропорядочная женщина поддавалась искушению испытать удовольствие, ускользнув из домашнего заточения, смешавшись с толпой гуляющих или зевак, развлечься, получая знаки внимания со стороны мужчин, оставаясь при этом неузнанной, ибо была укрыта плащом, полы которого таким образом прикрывали лицо, что был виден лишь один глаз. Ношение tapado (вуаль) представляло собой типичную разновидность древнего обычая: не приходится сомневаться в том, что этот обычай прикрывать лицо был наследием Испании времен мавров, так же как и возлагавшаяся на женщину обязанность проводить большую часть жизни в четырех стенах. Однако в XVI веке он превратился в инструмент соблазнения: вуаль, которая позволяла лишь угадывать очертания лица, прибавляла пикантности милому взгляду, а также придавала шарма тем, кто был его лишен, но умел пользоваться этим средством, чтобы добиться знаков внимания со стороны мужчин, которые без этого маскарада едва ли обратили бы на них внимание. Во времена правления Филиппа II Кастильский совет протестовал против злоупотребления этой деталью туалета: «Увлечение женщин вуалями доходит до того, что уже причиняет вред государству, поскольку из-за них отец не узнает собственную дочь, муж — жену, брат — сестру; они пользуются своей свободой, как им заблагорассудится, и предоставляют мужчинам возможность ухаживать за женами или дочерьми уважаемых людей, как будто речь идет о людях самого простого и неблагородного происхождения». И наоборот, куртизанки и проститутки могли, пользуясь вуалью, легко сойти за «знатных дам». Поэтому указом 1590 года Филипп II запретил этот обычай, впрочем, без особого успеха, поскольку его преемники вынуждены были периодически повторять этот запрет, а Филипп IV в 1639 году установил суровую кару для нарушительниц: штраф в размере 10 тысяч мараведи, удвоенную сумму штрафа в случае вторичного нарушения запрета и конфискацию плаща виновной.

Однако один писатель той эпохи посчитал необходимым смягчить суровость этого наказания, расклассифицировав различные типы прикрывания лица в весьма основательном трактате, озаглавленном «Древние и современные вуали на лице женщины; их удобство и опасность». Его аргументация очень интересна, поскольку он, перечисляя различные способы использования плаща, прямо разоблачает хитрости, связанные с использованием tapado: «Прикрыться (cubrirse) — значит просто закрыть лицо плащом, без какой-либо цели и намерения; завуалироваться (taparse) — значит маскироваться „вполглаза“ (de medio ojo), поднимая и опуская плащ так, чтобы показывать лишь один глаз (всегда левый), благодаря чему остальное лицо кажется еще более спрятанным и замаскированным, чем если бы оно было полностью закрыто. Открытое лицо не выражает какого-либо потаенного смысла; закрытое лицо — признак добропорядочности; вуалировать же лицо „вполглаза“ — дурное дело, являющее собой похоть под маской благочестия; это — уловка женщины, которая хочет казаться дамой; это — наживка для мужчин, приманка для молодых людей; это — иллюзия красоты; это — двойная движущая сила, подталкивающая врага к атаке ради удовольствия его оттолкнуть». В заключение автор заявлял, что tapado de medio ojo должно быть строжайшим образом запрещено, но женщины должны сохранить возможность держать лицо закрытым, особенно в церквях. Подобного рода разграничение порождало такое количество нюансов, что оправдывало все хитрости. И действительно, tapado оставалось в употреблении в течение всего XVII века и даже дольше, и во многих отношениях этот обычай можно рассматривать как один из характерных элементов общественного положения женщины, со всеми его противоречиями.

Самым высоким свидетельством знатности для женщины была конечно же возможность ездить в карете. Несмотря на свою высокую стоимость, карета постепенно вытеснила носилки и портшезы в качестве средства передвижения по городу знатных особ. Количество «господских экипажей» было весьма значительным уже в начале XVII века, когда королевский двор располагался в Вальядолиде, но существенно выросло при Филиппе IV, причем настолько, что в час, когда знать выезжала на ежедневную прогулку, движение по Большой улице в Мадриде было затруднено и огромные «пробки» не давали возможности каретам в вечерние часы свободно двигаться к парку Прадо. Другие крупные города — Барселона, Валенсия, Севилья — не отставали от столицы, и меры, принятые королевским правительством для того, чтобы сделать пользование каретами привилегией очень богатого меньшинства (запретив, например, использовать кареты, запряженные менее чем четырьмя мулами, покупка и содержание которых было весьма дорогим удовольствием), не смогли прекратить «каретную лихорадку» (fiebre cocheril), которая, подогреваемая женским тщеславием, охватила даже представителей среднего класса. «Не найти идальго, или даже простого человека, который ради того, чтобы его жена не выезжала в экипаже, худшем, чем у жены соседа, не совершал из чувства пустой зависти таких трат, на которые едва хватало всего его состояния», — писал Сабалета. Кеведо, со своей стороны, иронизировал над человеком, доведенным до нищеты и вынужденным поститься во славу «святого Экипажа». Можно составить целую антологию литературных текстов, и особенно сцен из комедий, рисующих нам несчастного мужа или неудачливого кавалера, терзаемого настойчивыми требованиями своей дамы, которая ради приличия не может выходить пешком.