Так женщины тешили свое тщеславие, забывая о добродетели. Португалец Пинхейро, нарисовавший для нас картину жизни Вальядолида в ту пору, когда этот город играл роль столицы, писал: «Придворные дамы проводят большую часть своей жизни в каретах — свидетелях их распутства, а кучера — их исповедники: грехи одних заставляют других забыть про свои…» — весьма нелестное свидетельство, но оно, похоже, подтверждает обоснованность указа Филиппа III, запрещавшего мужчинам пользоваться каретами ввиду того, что «из-за этого они уподобляются женщинам». Но тот факт, что женщину мог сопровождать муж, отец или дети, достаточно ясно показывает, что под упомянутым «официальным» обоснованием стыдливо скрывается реальная цель этой меры: не допустить того, чтобы кожаные шторы, закрывавшие дверцы кареты, не превращали ее время от времени в альков. Кавалеры, желавшие угодить даме сердца, должны были довольствоваться сопровождением кареты, снаружи вступая в беседу с дамой, сидевшей за дверцей с открытыми шторками. Другая мера предосторожности: женщины могли сидеть в карете только с открытым лицом, a tapado строжайше запрещалось. Однако эти меры, направленные на укрепление нравственного начала при пользовании каретами, так и остались мертвой буквой, судя по тому, что они неоднократно подтверждались и возобновлялись королевскими властями во время правления Филиппа IV.

Хотя мы находим в официальных документах подтверждение фактам, приводимым в литературе, это не позволяет нам делать слишком общих выводов. Литературные примеры почти всегда имеют сатирическую направленность, искажающую реальность, документы же отражают намерение властей бороться с крайностями, а не санкционировать нормальное положение вещей. К тому же не следует забывать, что их критика касается только ограниченной части женского общества, той части, которая, живя в больших городах, и особенно в атмосфере королевского двора, более или менее была подвержена моральной порче, которая, несомненно, поразила правящий класс. Речь идет лишь о самом ничтожном меньшинстве, но которое в силу своего образа жизни привлекало внимание окружающих и вызывало их зависть. В своей маленькой деревеньке Ламанче Тереза, жена Санчо Пансы, могла иногда мечтать об удовольствиях городской жизни, символом которых служило наслаждение, которое получали, «устроившись в карете под ослепленные взгляды тысяч завистников…»; а она все равно продолжает вести свое убогое и суровое повседневное существование, которое влачили деревенские жительницы, а также горожанки со скромным достатком, для которых изыски моды, роскошь карет и выставление напоказ пышности и богатства жизни знатных особ было лишь элементом внешнего декора их существования.

1. Университетская жизнь. Саламанка, Алькала и «деревенские» университеты. — Организация университета. Преподавание. Экзамены и присвоение ученых степеней. — Жизнь студентов. Большие колледжи и пансионы для студентов. «Студенческий голод». — Забавы и развлечения. Жестокие шутки над новичками. — Упадок университетов

2. Мир литературы. Величие и бремя писательской жизни: Лопе де Вега. — Страсть к письму и поэтические академии. Утонченность литературного языка: концептизм и культеранизм

В «споре оружия и наук», который Сервантес вкладывает в уста Дон Кихота, проводится параллель между трудами и лишениями, выпадавшими на долю студента и солдата, и отдается пальма первенства стойкости и заслугам последнего. Студенты и солдаты: они вместе создали золотой век, но по мере того, как на полях сражений шла к своему упадку слава испанского оружия, в области культуры Испания одерживала верх над своими соперниками. Бывшие студенты Саламанки и Алькалы, отстаивая честь своей страны, шли на смену солдатам и офицерам.

Omnium scientiarum princeps Salmantica docet, «Саламанка — первая в преподавании всех наук». Девиз университета Саламанки выражал гордость за то, что он был первым среди испанских университетов, а также за уникальный престиж, которым он обладал в конце Средних веков, опережая всех своих соперников. Но внезапный порыв, отблеск воодушевления эпохи Возрождения, вызвал расцвет новых образовательных учреждений в эпоху Католических королей и Карла V. Менее чем за век появилось около двадцати университетов. Не только большие старинные города, такие, как Сарагоса, Валенсия, Толедо, Севилья, но даже маленькие городки — Оропеса, Баеса, Осуна и множество других — пожелали утолить жажду из живительных источников культуры.

Тем не менее лишь один из них смог стать соперником университету Саламанки: тот, что основал в Алькале де Энарес в первые годы XVI века кардинал Хименес де Сиснерос, архиепископ города Толедо и канцлер Кастилии. По своей организации и интеллектуальной ориентации этот университет явился типичным творением новых времен: в противоположность демократическому духу Саламанки его устав провозглашал авторитарную и централизованную структуру, которая выражалась в признанной власти ректора, назначавшегося архиепископом Толедо и представлявшего королевскую власть. Преподавание, исключавшее гражданское право, было ориентировано на теологию (вспомогательное средство для реформы, предпринятой Сиснеросом в испанской церкви) и на изучение классической филологии, включая древнегреческий и древнееврейский языки и филологическую критику источников. Когда в середине XVI века Мадрид, расположенный в десятке лье, превратился в столицу Испании, Алькала стала пользоваться этим соседством и привилегиями, которые жаловали ей монархи. Хлынул поток учеников, и вокруг колледжа Святого Ильдефонса, являвшегося ядром нового университета, возникали другие, строившиеся главными монашескими орденами. За полвека средневековый городишко, зажатый в тесных кирпичных стенах, стал, по словам Эразма, «сокровищницей всех наук», и его престиж воссиял не только над всей Испанией, но и за ее пределами.

Тем временем и другие университеты, не достигшие славы двух самых крупных, соперничавших друг с другом университетов, сохраняли и даже укрепляли свою жизнеспособность: Сарагоса привлекала арагонских студентов, Валенсия славилась своим преподаванием в области медицины, и даже в Кастилии, несмотря на близость Саламанки, не прекратил свое существование университет Вальядолида, превосходивший своего соседа в области изучения римского и национального права. Но большинство менее крупных университетов, вызванных к жизни энтузиазмом ренессансного гуманизма, влачило жалкое существование. Ученые степени, которые здесь присваивались за более низкую плату, чтобы привлечь студентов, обесценились, а три деревенских (silvestres) университета — в Сигуэнсе, Оньяте и Осуне — превратились в XVII веке в объект многочисленных насмешек. «Где же вы учились?» — спрашивал разъяренный Санчо Панса, став правителем острова Баратария, у врача, которому было поручено следить за его здоровьем и который, действуя от имени Гиппократа, велел убрать со стола все самые вкусные блюда. «Сеньор губернатор, — отвечал тот, — я получил образование в университете Осуны…»

Разнообразие происхождения университетов — учреждение по инициативе епископа или короля, муниципальных властей или частных лиц — проявилось в отсутствии единообразия их внутренней организации. Тем не менее из-за сильного влияния традиции преподавание повсюду было аналогичным и практиковалась одна и та же иерархия ученых степеней. Кроме того, университет Саламанки, как один из старейших, продолжал пользоваться моральным авторитетом, и некоторые элементы его структуры, спонтанно или по королевскому указу, были распространены на другие учебные центры. Впрочем, в этом университете, из-за притока учащихся со всех концов Испании, по-прежнему было и самое большое количество студентов: свыше семи тысяч в 1584 году, тогда как в более аристократической Алькале в период ее наивысшего расцвета эта цифра не превышала двух тысяч. По совокупности этих причин Саламанка определяла стиль университетской жизни в стране, и «студент университета Саламанки», видимо, и в реальности был тем, кем его представляла литература того времени — воплощением испанского студента.