— Возможно, ты и прав, салажонок! — выпалил наконец Булавен. — Возможно, это было чудо, а мы тут все жуки навозные. Я не проповедник! Я о таких вещах ничего не знаю. Но одно, салажонок, знаю точно: от того, что ты вот так будешь молча сидеть, легче тебе точно не станет!

— Эй, Булавен! Оставь его! — крикнул Давир. — Хватит вокруг него вертеться. От твоего сюсюканья у меня аж голова разболелась. Хочет — пусть дуется! Видит Император, без его глупых вопросов тут стало куда как спокойнее!

Время шло. Сидя один в углу траншеи, пока Зиберс стоял на часах, а другие играли в карты, Ларн чувствовал, что гнев его понемногу угасает, а другие вещи — прежде всего физические ощущения, скрытые от него за бурлящим потоком эмоций, с тех пор как варданцы опорочили память его прадеда и высмеяли его чудесную историю, — постепенно доходят до его сознания.

«Слезы Императора, как же холодно!» — подумал Ларн, неожиданно сообразив, что от долгого сидения на одном месте у него затекла спина. Он уже готов был встать, потянуться, пройтись туда-сюда по траншее, чтобы восстановить кровообращение, но остатки гнева, что еще гнездились в его душе, заставили его сидеть на месте.

«Если я сейчас встану, они решат, что я их простил, — подумал он, в ужасе от того, в какого ребенка превращает его эта мысль, и все же не в силах ей противиться. — Это будет, как если бы я сдался. Как будто я допускаю мысль, что можно поверить во всю ту чушь, которую они наплели про кражу лотерейного билета прадедушкой!»

Тут, при мысли, что другие могут подумать, что он слабак, его гнев разгорелся снова, и он решил еще какое-то время посидеть на прежнем месте в молчании.

«Хотя, конечно, не все ли равно, что они там думают? — сказал он себе по прошествии некоторого времени. — Какое имеет значение, что они решат, будто я сдался? Какое имеет значение, что они вообразили, что мой прадед украл билет и кого-то там убил? Сам-то я знаю, что это неправда. Вот только это и имеет значение! А раз я это знаю, пусть они верят во все, что им хочется!» И все же он был не совсем удовлетворен таким ходом своих мыслей. Что-то глубоко внутри все еще не позволяло ему сдвинуться с места.

«Они так давно в этом гиблом месте! — решил он наконец. — Вот почему они во всем видят только темную сторону и не могут принять свидетельства о чудесах. На самом деле их даже не за что прощать. Мне пожалеть их надо, а не сердиться!»

И вот, когда Ларн уже почти призвал всю свою волю, чтобы отбросить гордость и встать, он вдруг услышал пронзительный свист, который, казалось, доносился со стороны казарменных блиндажей.

— Эх, ну наконец-то! — воскликнул Давир, тогда как все вокруг него поднялись и стали разбирать оружие. — Кажется, дождались! А то я, сидя здесь, так проголодался, что уже стал подумывать, не съесть ли мне ботинки Учителя!

— В самом деле? — мягко спросил Учитель, проверяя, на месте ли его любимая книга. — И может, ты нам расскажешь, Давир, по каким таким особым причинам ты собрался съесть именно мои ботинки, а не свои?

— Что? Ты думал, я, рискуя отморозить ноги, съем собственные ботинки? — удивился Давир. — Ну нет, спасибо, Учитель. Кроме того, тебе с твоими ножищами найти другую пару было бы совсем не трудно… К счастью, этой специфической катастрофы нам, похоже, все-таки удалось избежать. Что ж, пора идти в казарму и проверить, какие кулинарные изыски нас там ожидают!

— Пошли, салажонок, — возвышаясь над Ларном, сказал Булавен. — Если окажешься последним в очереди в столовую, тебе мало что останется.

— Хотите сказать, обеденное время? — спросил Ларн.

— Да, обед, — подтвердил Булавен. — И вдобавок двухчасовой отдых. Нас меняют на передовой группами по десять стрелковых расчетов. Один свисток означает, что пришла очередь казарменного блиндажа номер один. Наша очередь. Так что давай, салажонок… пошли. Еда стынет.

— Да, салажонок, пошли, — включился в разговор Давир. — Ты думал, сегодня уже достаточно натерпелся? Как бы не так, уж поверь мне! Ты еще не пробовал стряпни рядового Скенча!

На этот раз, после долгого сидения в холодной траншее, помещение казарменного блиндажа номер один показалось Ларну теплым и уютным. Уютным настолько, что Ларн едва замечал удушливый печной угар и терпкий запах пота, которыми пропитался воздух казармы. Ко времени их прибытия внутри уже выстроилась очередь гвардейцев. Все они, держа в руках оловянные миски, терпеливо ждали, когда долговязый, чем-то похожий на крысу варданский рядовой со скорбным выражением на лице вывалит им своей единственной рукой их законную порцию овсянки, которую он черпал ковшом из огромного побитого котла на раскаленной печи.

— Эй, наш бесценный Скенч! — проурчал Давир, когда дождался своей очереди. — Скажи мне, добрый друг Скенч, каким восхитительным деликатесом ты попытаешься отравить нас сегодня?

— Кх-х… Это овсянка, Давир, — кисло сказал Скенч. — Зачем спрашиваешь? Разве не похожа?

— Между нами говоря… не вполне уверен, — сказал Давир, глядя, как Скенч выливает в его оловянную миску какую-то подозрительную кипящую массу. — Овсянка, говоришь? И если я правильно понял, ты точно следовал своему обычному рецепту? Плевки, опилки и все органические отбросы сомнительного происхождения, какие только попали в твои руки?

— В основном, — без тени юмора ответил Скенч. — Хотя можешь быть уверен, я постараюсь, чтобы лично ты в свою порцию получил плевков побольше!

— Ну спасибо тебе, Скенч! — воскликнул Давир, подарив однорукому повару одну из своих самых язвительных улыбок. — Ты меня прямо балуешь… Надо будет не забыть написать гроссмаршалу Керчану, чтобы тебя к награде представили. Получишь красивую медальку, так сможешь еще и ее в суп бросить!

— Кх-х… Смешной ты человек, Давир, — глядя ему вслед, пробормотал Скенч.

Затем, повернувшись к Ларну, который стоял в очереди следующим, Скенч бросил на него настороженный косой взгляд.

— Что-то я не видел тебя прежде, — сказал он. — Ты что, салага?

— Да, — кратко ответил Ларн.

— У-гу… И ты уже слышал нечто забавное о моей стряпне, салажонок?

— Мм… нет.

— Это хорошо, — сказал Скенч, выливая в миску Ларна целый ковш клейкой коричневой каши, после чего кивнул ему на стопку пищевых пайков, которые лежали на соседнем столе. — Не забудь туда подойти. Вместе с овсянкой тебе полагается один паек. Один! Имей это в виду, салажонок. Они у меня все сосчитаны, так что даже не пробуй взять два… Да, и если тебя сегодня ночью пронесет, не вздумай, как другие, бежать сюда со мной ругаться! С моей стряпней все нормально!.. Договорились?

— Мм… да, договорились.

— Ну, вот и хорошо. Теперь иди, салажонок, не задерживай очередь. И помни, что я тебе сказал. С моей стряпней все нормально!

— Это отвратительно! — сказал Ларн. — По-настоящему отвратительно, хочу я сказать! Я-то считал плохой еду, что давали нам на Джумаэле во время базовой подготовки, но эта еще в десять раз хуже!