– Погодите. Вы здесь один, что ли?

– Ну, почему же один. – Сухие губы изогнулись. – Бог всегда со мной. Ты, юноша, с шантажистами не подсобишь разобраться? А то я дряхлый совсем, еле ноги переставляю. Бывает, как начнут негодники стучать да в двери ломиться, а я пока встану, пока дотопаю – их и след простыл. Только записки на пороге лежат.

– Ну, раз бог с тобой – бог и поможет.

– Так он уже помог. – Старик хитро сощурился. – Тебя послал.

Грид усмехнулся.

– Ну да, как же. Если меня кто и послал, то явно из другой конторы. Может, это я малявы и строчу, а?

– Не наговаривай на себя, молодой человек. Я вижу плохо, но прекрасно все чую. – Разбитый артритом палец, похожий на ожившие мощи, ткнул в сторону гостя: – Зло в тебе чую, но сам ты – не злой. Потерял много, но боишься еще больше потерять. Чую тьму, чую свет, и тебя посередине – мечешься, крутишься, не знаешь, куда повернуть.

– А еще? – жадно произнес Герман, шагнув к вещему старцу. – Что еще чуешь?

– Что ты мне поможешь с шантажистами. – Никодим ощерил беззубый рот и выудил из-за пазухи засаленный листок. – Читать умеешь? А то молодежь нынче пошла…

– Умею. – Гость развернул послание и пробежался взглядом по корявым карандашным каракулям. К слову, на молодежь дьякон не зря наговаривал – мало того, что угрожает одинокому старику, так еще и ошибок столько, что даже пацан с Крейды вскинул брови и почесал затылок:

«Дарагой поп! Привет, мы бондиты. Атдай нам еду и ценасти, а то падажом церкву. Еду и ценасти вечиром поклади на крыльцо и не сматри, а мы забирем. На первые два придуприждения ты ничего нам не атдал, паэтаму это – паследние. Или севодня ночью мы забирем хабар или ты сгаришь.

Бондиты».

Помимо крепкого пота, ладана и воска, клочок бумаги пах застоявшейся водой, гнилью и сырым подземельем. Скорее всего, вымогатели прятались в какой-то норе или подвале на берегу текущей в шаге от храма речки. Запахи не успели застареть, выветриться, а след – остыть, и отыскать логово безграмотных шакалов – дело на пару минут. Там же, глядишь, и для щенка пожрать найдется.

Выслушав догадку, монах ничуть не удивился необычному нюху гостя и попросил немного подождать. Скрывшись за коваными дверями, он вынес литровую банку с огарком на донце и коробок спичек.

– Держи. Коль прав – пригодится. С тобой пойти не могу, уж прости – здоровье не то, да и за храмом следить надо – вдруг негодники нагрянут.

– Если что – кричите, услышу.

– Обязательно. Раньше в хоре пел – все в округе услышат. Ну, Герман, с богом.

Пленник подбросил самодельный фонарь на ладони и потопал к пролому в заборе. Отойдя от ограды, обернулся и протянул, хмурясь:

– А откуда вы?..

Но дьякон уже скрылся внутри. Хотя чему удивляться? Если старик выдал о бродяге все, как на духу, то и имя выведать – не проблема. Да уж, чудесами полнится белгородская земля.

Продравшись через заросли, парень обнаружил у самой воды кирпичный колодец: без бортов, квадратный в сечении и такой глубокий, что дно растворялось в густой, пропахшей старым погребом полутьме. В стенках ржавели скобы, при взгляде на которые Герман снова задался насущным вопросом – на кой хрен он вообще на это подписался? Может, потому, что отказывать священнику – не по понятиям, ибо все там будем. Или же надеялся расспросить о своем прошлом, а еще больше – о будущем. Или выяснить, как одолеть чудовище – раз уж Никодим с ходу заметил его слабости, вдруг и о Вожаке чего знает? А может… просто захотелось сделать доброе дело доброму человеку по доброй воле, без угроз, принуждений и понуканий. Так или иначе, отступать было поздно: путь один – во мрак.

Взяв банку в зубы, он начал медленный спуск, вздрагивая и напрягая мышцы при каждом хрусте и скрежете. На кирпичах красовались клейма с датой формовки – 1817 год. Странное сооружение было древнее всего, что когда-либо встречал пришелец с поверхности, и только творцу было ведомо, кто и зачем его построил, и как шахта оставалась незамеченной столько лет.

Ноги по щиколотки ухнули в черную воду, тусклый свет огарка озарил мокрый свод туннеля в неизвестность. Звук в кирпичной кишке разносился на сотни метров, но ничего подозрительного Грид не услышал – ни всплеска, ни шороха: то ли вымогатели притаились очень далеко, то ли выбрались наружу через другой колодец. Но бандиты, вне всяких сомнений, шли этим подземельем, причем недавно. В затхлом воздухе стоял запашок прогорклого сала и разлагающейся плоти – такой же, как и на подброшенной записке.

И если от ушей проку нет, самое время подключить глаза. На стенах тут и там виднелись надписи, которые никак не могли появиться двести лет назад, а под ногами покачивались обертки от шоколадных батончиков. Присев у одной, Герман услышал свист, и банка с оглушительным звоном раскололась на куски. Первая мысль была – пуля: ладонь на автомате юркнула под толстовку и зашарила по впалому животу, прежде чем мозг сообразил, что ни выстрела, ни вспышки не было. Впрочем, как и других звуков – неведомый шантажист заметил чужака и устроил засаду, все это время статуей торча в темноте, а затем что-то метнув в единственный источник света. Но раз гад стоял на расстоянии броска, почему не выдал себя запахом? Чертовщина какая-то, но взбудораженный внезапным нападением зверь уже рвал поводок, наплевав на всевозможные угрозы.

Голова гудела от какофонии всплесков и чавканья грязи, с каждым шагом луч из колодца становился все тусклее, но Грид остановился, лишь когда чернильная мгла облепила со всех сторон.

– А ну выходи, сука! Все равно достану!

В ответ – тишина. Нащупав во внутреннем кармане спички, парень зажег одну и поднял, как факел. Подземный ход ветвился – под прямым углом примыкал второй туннель с такой же красной кладкой. Белгород – поселение древнее, пережившие немало эпох, и сеть катакомб могла тянуться на многие километры, стыкуясь с современной канализацией и проваливаясь в пещеры из глубин веков, заблудиться в которых – не самая страшная опасность.

Бродить здесь без веревки, фонаря или хотя бы кусочка мела – занятие под стать самоубийству. Бандиты же пробыли внизу достаточно времени и знают все окрестные шахты, как свои пять пальцев. А вот Грид оказался в лабиринте впервые, и среди гулкого эха, кромешной тьмы и зловония усиленные сывороткой чувства сбоили одно за другим, превращая простую погоню в гонку со смертью.

– Ладно. – Он вздохнул и достал клинок. – Пройду еще немного – и по тапкам. На крайняк, вернусь ночью и посторожу храм.

Нет мела или уголька – сгодится меч. Лезвие раскрошит кирпич в два касания, знать бы еще, в каком из ходов оставить метку. Герман закрыл глаза (ничего не изменилось), набрал полные легкие и замер, но не услышал ничего, кроме тишины. Все зря, надо возвращаться – часики тикают, но тайна странного подземелья с не менее странными обитателями тормошила ум и требовала разгадки. А то, получается, какой-то прохвост с двумя ошибками в трех буквах обставил, как ребенка, тертого уличного пацана, в прошлом – главаря шайки, а ныне – самого сильного человека в городе и, скорее всего, далеко за его пределами. Будь он на десять лет старше и чуточку мудрее – давно бы вернулся в лагерь и сосредоточился на важных занятиях, но душа так и свербела от собственной беспомощности, а руки чесались надрать засранцу задницу.