этим Вольное экономическое общество заявило о своем намерении публиковать «полную систему практического сельского домоводства за весьма умеренную цену».

Вольное экономическое общество «[и]збрало на сей конец единственное сочинение славного английского автора Джона Миллса, не только всеми лучшими домоводцами в той стране одобренное, но и на многие языки переведенное, и доселе никем не превзойденное». Кроме того, путем сочетания «пользы с приятностью» публикация Вольного экономического общества, которая должна выйти 1 января 1807 года, также должна была включать «Записки хозяйственных путешествий знаменитого Артура Юнга».

Однако, несмотря на этот громкий призыв, переписка в деле показывает, что она снова осталась без внимания. В письме к Чемоданову из Арзамасского уездного суда от 26 ноября 1806 года сообщается, что «никто таковаго сочинения взять не пожелал». Точно так же Чемоданов получил письмо от арзамасского исправника от 6 ноября 1806 года, в котором сообщалось, что никто из дворян, живущих в городе, не желает подписаться на вышеупомянутую работу[444]. Считалась ли годовая подписка на 12 рублей слишком дорогой или просто не было интереса к практическим и актуальным вопросам, освещаемым в рекламируемых публикациях?

В любом случае этот эпизод — удручающее отражение культурного уровня дворянства только в одном уезде одной губернии в первое десятилетие правления Александра I. Нам, учитывая впечатление, полученное из этих источников, трудно согласиться с оптимистическим заявлением одного исследователя о том, что «в начале XIX в. не было ни одной сколько-нибудь значительной книги французских просветителей, которая не встречалась бы в подлиннике на книжных рынках в России»[445]. Данное утверждение, если допустить, что оно хотя бы отдаленно соответствует действительности, в любом случае вызывает два очевидных вопроса: сколько дворянских домов действительно могло похвастаться частными библиотеками, наполненными французскими публикациями? и если таковые библиотеки были, сколько дворян — покупателей книг на самом деле их читали и понимали?

Однако есть некоторые свидетельства того, что число подписок на журналы увеличилось после Отечественной войны 1812 года, которая способствовала как возрождению национальной гордости, так и большему интересу к национальным и международным событиям. Например, из одного документа (от 30 ноября 1817 года) мы узнаем, что в число периодических изданий, на которые подписалось Нижегородское дворянское собрание в 1818 году, входили «Московские ведомости», «Русский инвалид» и «Северная почта». Они должны были быть оплачены из средств, выделенных на текущие расходы[446]. Подписка на «Северную почту» стала результатом продолжительной рекламной кампании ее издателя — министерства внутренних дел. Министр О. П. Козодавлев 15 октября 1817 года направил нижегородскому губернскому предводителю письмо, подтверждающее продолжение издания журнала в 1818 году, приложив к нему десять экземпляров рекламного объявления и призвав маршала «умножать пренумерантов на сию, во всех отношениях полезную, газету». Маршал П. С. Трубецкой должным образом направил копии объявления 14 ноября арзамасскому предводителю П. А. Алексееву и другим девяти уездным маршалам, цитируя министра, мотивировал увеличить подписку и призывал их к распространению газеты среди дворян, живущих в Арзамасском уезде. Уездные предводители, в свою очередь, направили сообщение в полицейские участки и местные суды, которые, по-видимому, также должны были распространять газеты. Потенциальным подписчикам было предложено разместить заказ как можно раньше, чтобы можно было определить размер тиража. Цена на газету теперь составляла 12 рублей в год в Санкт-Петербурге и 15 рублей в других местах.

Объявление утверждало, что это «единственная газета, которая издает собственно для сообщения внутренних известий и происшествий, до нашего отечества касающихся, об искусствах, о промышленности, торговли, мореплавании, а также и сведения о том что касается до высочайшей императорской фамилии». Более того, «большинство наших известий опубликовано гораздо ранее нежели во всех других газетах»[447]. Но совершенно неожиданно последнее упоминание о газете в архиве — письмо от 14 февраля 1821 года, подтверждающее, что предводитель был проинформирован о решении министра внутренних дел (сообщенном 29 декабря 1820 года) о прекращении выхода с этого года «Северной почты»[448]. Хотя в письме не приводится никаких причин такого решения, вялая реакция дворянства на ежегодные призывы подписаться на газету не способствовала ее жизнеспособности в долгосрочной перспективе.

***

В воспоминаниях 1822 года о своем опыте участия в кампании 1813–1814 годов в качестве русского офицера в Германии А. Ф. Раевский выразил удивление живому интересу, проявляемому как немецкими крестьянами, так и дворянами к политическим событиям, выраженному в чтении газет и разговорам о них. Он противопоставил это тому, что он наблюдал дома в России: «Я часто с удивлением видел людей — даже богатых дворян наших, — которые никогда не читают газет и не любопытствуют знать, что происходит не только в странах, соседственных России, но и в самой России»[449].

Явное нежелание дворянского сословия взаимодействовать с внешним миром даже посредством печатного слова могло послужить только усилению чувства провинциальной изолированности, которое в конечном итоге было в значительной степени добровольным. Это, конечно, практически не могло остановить растущее отвращение к службе на выборных должностях в провинции, и, если уж на то пошло, опыт, полученный офицерами за границей в кампаниях 1813 и 1814 годов, только усугублял это отвращение. Было много людей, для которых оказались непреодолимыми соблазн Петербурга или Москвы и возможность некоторой связи с культурным обществом вдали от провинциального невежества. Это, безусловно, казалось гораздо более привлекательной перспективой, чем должность выборного заседателя или исправника в провинции. В результате возник избыток молодых дворян, ищущих какое-нибудь полезное правительственное назначение в двух столицах, и соответствующая нехватка их в провинциях. В любом случае большинство из тех, кто возвращался в провинцию и оставался там, были склонны «отдыхать по своим поместьям», а не стремиться к какому-либо участию в местных органах власти. Но точно так же многие из тех, кто поселился в столицах, стремились к праздной роскошной жизни, хотя большинство из них и не могли себе этого позволить, не прилагая чрезмерных усилий. Как правило, они жили далеко не по средствам и быстро разорялись[450].

Неудивительно, что качество местного самоуправления в целом оставалось крайне низким. Современный событиям мемуарист Л. Н. Энгельгардт сетовал на его сопротивление любым усилиям, направленным на улучшение ситуации:

Хотя и посылаемы были сенаторы ревизовать губернии и сменялись часто губернаторы, но новые не лучше были прежних; нравственность вовсе исчезла, словом: Россия никогда не была в худшем состоянии. Государь, думая искоренить злоупотребления, хотел разделить Россию на области, по пяти губерний в каждой, определяя начальниками известных ему генералов, и несколько таковых областей было учреждено, но пользы мало оказалось, почему в последующем царствовании было отменено[451].

Другой современный взгляд