на плохое состояние внутреннего управления в России выражался в том, что дворянство не готово использовать на пользу государства важное право, которое им предоставили российские правители, а именно избирать из своего состава судебных исполнителей и блюстителей всеобщего блага. Они просто не справлялись с задачей выполнять функции, которые требовали от них выборные должности:

Как может непросвещенный скудный ум земского судьи вникнуть во все обстоятельства дела, когда, вызванный из деревни своей, из средины глубокого невежества, он постанавливается истолкователем законов и защитником утесненных. Может ли грубая душа его восчувствовать всю важность его звания, когда томимый бедностью и нуждой, он не стыдится требовать платы за малейшее отправление его должности[452].

Основной проблемой, лежащей в корне такого положения дел, несомненно, был ужасающе низкий уровень образования дворянства, особенно в провинции, как отмечалось в предыдущих главах. Этот недостаток был правильно определен М. М. Сперанским, который, как мы видели, ценой своей личной и профессиональной ответственности, осмелился поставить во главу угла реформы образования в надежде на безотлагательное улучшение ситуации. По его мнению, только более высокие стандарты образования могли бы вооружить провинциальных дворян навыками, необходимыми для регулирования своих собственных дел сколько-нибудь самостоятельно, тем самым избегая удушающего контроля со стороны тех губернаторов, которые оказались некомпетентными[453]. Однако попытки Сперанского поднять стандарты, навязывая новые образовательные квалификации, вызывали только вопли протеста и откровенную враждебность со стороны тех, ради кого эти меры предпринимались. В этих обстоятельствах трудно не согласиться с ироничным замечанием Доминика Ливена, относящимся к провинциальному дворянству в России начала XIX века: «Учитывая как политические взгляды, так и низкий культурный уровень провинциальных землевладельцев, можно, по крайней мере, понять, почему Александр I полагал, что дело прогресса лучше всего доверить неограниченной самодержавной власти»[454].

Часть IV. Царь, дворянство и реформирование России

Глава 7

Александровское дворянство: политика и власть

Основное внимание в этой главе уделяется личности Александра I и тому, как она, по-видимому, повлияла на его отношения с русским дворянством. В ней исследуются проблемы, с которыми сталкивались отдельные дворяне в их отношениях с императором, и особенно те, которые отражены в их мемуарах. Мы также принимаем во внимание опыт иностранных наблюдателей, в частности опыт австрийского канцлера Клеменса фон Меттерниха. Избранные тематические исследования деятельности видных государственных деятелей (Сперанский, Кочубей, Воронцов и Аракчеев) стремятся выявить напряженность, лежащую в основе личных отношений, и последствия для них, связанные с последовательно ошибочными суждениями Александра I о людях.

Эта личная черта Александра I вызвала потенциально дестабилизирующую неуверенность в нем со стороны дворянства (и особенно придворной элиты) и, следовательно, сомнения в его способности здраво рассуждать и руководить, что привело к путанице и сложности в определении места отдельного дворянина по отношению к царю, его двору и политической жизни страны в целом. Это, в свою очередь, имело бы серьезные последствия для перспектив общественного и политического развития России в эпоху Александра I.

Александр I и его двор: трон и служилый класс

Барон Г. А. Розенкампф записал в своих мемуарах о неожиданной встрече с недавно вступившим на престол царем на летнем придворном балу в июне 1803 года. Юрист, родившийся в Германии, Розенкампф был ведущим специалистом по законопроектам, которого Новосильцев только что привлек в штат министерства юстиции. Рассказанный им эпизод дает нам интригующую возможность взглянуть на природу и динамику отношений между царем и элитой.

Рассказ Розенкампфа о беседе с царем начинается неблагоприятно, с упрека императора: «Я вас приветствовал три раза, но вы не удостоили это заметить». «Ваше Величество, я не дерзал льстить себя мыслью, что этот привет относится ко мне», — ловко ответил Розенкампф. В полной мере воспользовавшись моментом, он продолжил объяснять, что хотел бы иметь возможность проинформировать императора о работе, которую он проводил для графа Новосильцева по реформированию Сената и местного самоуправления. Александр I согласился дать ему аудиенцию, после чего Розенкампф представил свою жену царю. После короткого разговора с ней Александр двинулся дальше. «Это монаршее ко мне внимание не осталось, конечно, не замеченным присутствовавшими в зале», — с гордостью вспоминал Розенкампф. Министр юстиции князь П. В. Лопухин немедленно подошел к нему и попросил представить ему его жену, напомнив Розенкампфу, что именно он в конце концов был первым, кто познакомил его с царем.

Следуя примеру Лопухина, по словам ликующего Розенкампфа, многие из присутствующих поспешили поздравить его с тем, что его (хотя и ненадолго) удостоил своим вниманием император. Аудиенция, которой Розенкампфу удалось добиться у царя, должным образом состоялась через несколько дней, 22 июня. Розенкампф дает нам подробный отчет об этой встрече, сообщая, что Александр I спросил его о его взглядах на освобождение крепостных[455]. Несмотря на потенциальную возможность карьерного роста, Розенкампф утверждал, что его «самолюбие было очень ограничено; я вовсе не мечтал о министерстве, но желал положить в России основание законодательству, которое изучил и которому безгранично предался»[456].

Как один из самых образованных людей своего времени, Александр I хорошо понимал необходимость реформ в России и осознавал их неизбежность. Возможно, именно это побудило Вигеля описать образование Александра I как «одну из великих ошибок Екатерины», что сделало его «склонным к подражанию всему английскому»[457]. Однако осознание царем необходимости государственных реформ неприятно сочеталось с осознанием глубокого страха у его дворян перед любой угрозой статус-кво. Его неоднократные жалобы на отсутствие подходящих людей для проведения реформ («Мне некого назначать») сопровождались последовательным дистанцированием от царя именно тех независимо мыслящих дворян, которые были наиболее способны эти реформы сформулировать[458].

Уортман справедливо заметил, что многие опасались попыток Александра I «использовать дворянство в интересах бюрократической рационализации» и «чувствовали, что их особые отношения с царем находятся под угрозой влияния и реформ Сперанского». «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Карамзина (1811) выражает именно страх дворянства перед потерей своих особых отношений с престолом. Карамзин настаивал на том, что чин должен зависеть от дворянского статуса, поскольку только дворянство обладало богатством и стремлением к отличиям, необходимым для выдающейся службы[459]. Обратившись к вопросу о взаимозависимости короны и дворянства в период правления Александра I, Ливен предположил, что к 1801 году значительная часть петербургской аристократической элиты уже начинала «жаждать гражданских и политических прав в английском духе»[460]. Другие исследователи, такие как Миронов, утверждают, что зависимость монарха от дворянства в первой половине XIX века резко