Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Габриэл Тандилович Циклаури
Меня взволновало такое сообщение.
- Когда же произошла эта история?
- Очень давно, - продолжал историк, - кому не рассказывал Габриэл об этом, все воспринимали ее с улыбкой или с каким-то смятением...
Я прекрасно знал характер своего друга Ментешашвили, поэтому сразу же приступил к делу. Старики пришли ко мне с надеждой, что я смогу стронуть с места этот воз, поэтому я не мог медлить и прибегать к уловке, когда ссылаются на отсутствие времени. Я моментально вынес в сад стол, мы расположились под виноградными лозами и приступили к беседе.
Я не стал перечитывать пожелтевшие записи Циклаури -они никуда не денутся, тем более что Ментешашвили грозился поместить их в свой домашний краеведческий музей среди мечей римских полководцев и бивней мамонта. Я видел глубокие морщины на лице старика, к которому уже подбирались девяностые годы. Пока не поздно, нужно было записать историю из уст самого очевидца.
Циклаури оказался превосходным рассказчиком, но речь его сильно была оснащена архаизмами, поэтому мои познания грузинского языка оказались слабыми. Мы пригласили милую соседку Риту, которая безукоризненно владела и русским и грузинским языками. Так мы вчетвером провели не одни вечер.
Габриэл Циклаури поведал нам этнографическую повесть. Я записал ее от первого лица - рассказчика, хотелось бы передать ее в оригинальном виде, но кто даст столько места? Поэтому я попытался все же изложить историю кратко.
В 1914 году безграмотный четырнадцатилетний подросток Габриэл Циклаури был изгнан князем из родного села Натбеури Мцхетского уезда Тифлисской губернии. Не найдя приюта в родных местах, мальчик пристроился к закупщикам скота для армии. Эти люди вместе с мальчиком пешком от села к селу добрались до Азербайджана. Там они определили подростка к беку пастушком. Новый хозяин оказался весьма благородным человеком - одел и обул его.
Однажды весной пастушок пригнал стадо к берегу Каспийского моря. Погода стояла теплая, солнце светило ярко, мальчик отвлекся и загляделся в даль синего моря. Вдруг он увидел неподалеку от берега двух человек, что-то делавших возле лодки.
Через несколько дней мальчик снова пригнал сюда стадо. Теперь дул сильный ветер, волны катились к берегу со страшным шумом, и качали одинокую лодку. А вокруг ни единой души. Из любопытства Габриэл вскочил в лодку и, желая покачаться на волнах, выдернул лом, к которому она была привязана. Суденышко тут же понесло от берега. Мальчик спохватился поздно - весел в лодке не оказалось. Что делать, вокруг уже глубокое море, а плавать он не умел. Лодку понесло в открытое море...
Можно представить себе, с каким ужасом глядел мальчик на бурлящие волны, испытывая полное бессилие. Но неудачника все-таки успокоило то обстоятельство, что у него с собой была пастушья сумка с припасами, кресало, кинжал, иголка и еще кое-какие мелочи.
Лодка оказалась в полном смысле слова в открытом море, ибо очертания берега скрылись за горизонтом.
Взволнованный потерей земли, уменьшением запасов продовольствия в сумке, мальчик впал в прострацию и потерял счет дням. Сколько носило лодку по морю, в какую сторону она дрейфовала - ничего этого он не знал. И вдруг волны погнали дряхлое суденышко к берегу. Пригнали, да так швырнули его, что оно надежно застряло среди огромных валунов.
Обессиленный от голода Габриэл с трудом выбрался из лодки и пополз по крутому берегу. Вскоре он увидел большой лес, зеленеющую под деревьями траву. Добравшись туда, приник он к траве и начал жадно ее жевать. Это придало ему силы. Теперь он был уже в лесу, нашел на стволе дерева грибы, поел их, все обошлось благополучно. Потом нашел воду. Но что делать и куда идти?
Прежде всего он спустился к лодке, срезал кинжалом кусок жести, смастерил из нее примитивный котелок. Этот сосуд оказался для него главным спасением. Есть кресало, можно высечь огонь. Так мальчик начал варить в котелке траву, кору деревьев и вскоре совсем окреп. Однако мысль - куда идти? - не покидала его. И он решил податься в глубь леса в надежде именно там наткнуться хотя бы на следы людей.
Огромные мрачные деревья, опутанные лианами, вызывали одновременно и страх, и успокоение. С одной стороны, охватывал ужас от возможности погибнуть из-за встречи с каким-нибудь диким зверем, а с другой - на деревьях он находил много птичьих гнезд с яйцами, которые охотно выпивал. Главное же - на могучих деревьях, среди разветвления можно было устроить удобное и безопасное ложе для ночлега.
Так мальчик постепенно свыкался с необычной обстановкой. Он приспособился плести веревки из дикой конопли, которые служили ему надежными снастями для ловли зверей на тропе. Он встречал в лесу зайцев, диких коз, птиц. Однажды на него напал даже огромный бык, от которого пришлось стойко обороняться. Это был не олень и не буйвол, а горбатый бык. Свирепое животное было серой масти, походило на обыкновенного домашнего быка, только на холке виднелся очень уж большой и жирный горб. «Я заметил, как животное намеревалось атаковать меня, прижать к дереву своими рогами. И не успел опомниться, как бык погнался за мной с тяжелым стоном; уже не помню, как успел спрятаться от него за дерево. Собравшись с духом, я стал размышлять о том, как сразить этого быка. И вот, как только бык совершал на меня очередную атаку, я быстро прятался за дерево еще и еще раз. Один раз зверь остановился как бы в раздумье. В это мгновенье я вонзил ему кинжал в заднюю ногу. Взревев от боли, он с еще большей яростью начал атаковать меня. Изловчившись, я поразил ему кинжалом другую ногу. После этого воинственный пыл разъяренного животного угас. Бык застонал, замедлил движение и примерно через полчаса слег. Когда он опустил голову, я ушел с этого места, но возвратился сюда на следующий день - бык был уже мертв».
Вот так нарисовал живую сцену боя с быком сам Циклаури. Это был для него особенно яркий момент, ибо мальчик не только испытал себя на смелость, но и впервые за все свое странствие наелся досыта мяса.
Однажды он набрел на обширную поляну, на которой заметил ископанную землю. Кто-то здесь явно собирал земляную грушу. «Прекрасная пища, стоит здесь построить хижину, обосноваться и ждать появления людей», - подумал Габриэл. Прошло несколько дней, но люди не появлялись, хотя возле взрыхленной земли вырисовывались