Когда я услышал эти слова от старца, то хорошо их запомнил. Прежде я всегда при появлении помыслов творил усиленно Иисусову молитву или «Да воскреснет Бог», как научили меня старцы со Святой Горы, и получал от этого помощь в брани. Но после слов старца «делай и ты так же», я, по послушанию, стал произносить «Символ веры» — и хотя уже прошло много лет, каждый раз, когда я произношу «Верую» со вниманием во время мысленной брани, помыслы тотчас исчезают. Видно, что «Символ веры» очень сильная молитва, а не простое изложение того, во что мы веруем, и потому она сильно пугает бесов, являясь исповеданием Православной веры.

Как-то старец сказал нам:

— Время от времени ко мне приходит одна благочестивая христианка, чтобы послушать слово Божие. Обычно она не говорит, но лишь слушает, и уходит. Она идет к себе домой, чтобы постараться исполнить услышанное. Через год она пришла ко мне:

— Старче, я болею.

— Скажи, что у тебя болит, и мы найдем лекарство, — сказал я.

— Нет, старче, ты не понял, не тело у меня болит. Не знаю, как и объяснить это. Что-то изменилось во мне. Прежде, когда я смотрела на мужа и на ребенка, то умилялась и плакала от радости. Что-то трепетало во мне, я с радостью готовила, шила им одежду, заботилась о них. Теперь все изменилось. Я гляжу на мужа, на сына и не умиляюсь, не трепещу. Я не перестала заботиться о них и свои обязанности продолжаю исполнять.

Я их люблю, но не трепещу, когда думаю о них или гляжу на них. И я больше хотела бы побыть одна.

— Когда ты одна, то где находишься умом? О чем думаешь?

— Я нахожусь на Голгофе. При снятии со креста и плачу вместе с Богородицей и мироносицами.

— Послушай, сестра моя, у тебя хороший недуг. Тот, кто имеет сердечную боль о Христе Иисусе, тот, кто жаждет Бога, унаследует жизнь вечную. Смерть не пожрет его. Ты уже в раю находишься.

Слушая это, я ощутил свою худость и прослезился, ублажая ту женщину, которая в простоте своей говорила, что заболела. Я вспомнил одного старца на Святой Горе, который часто повторял: «Я болею, я страдаю!», и когда спрашивали, что вызывает его боль, он отвечал «Бог». Воистину хороша и спасительна эта боль в человеке. Дай Бог всем нам иметь такую болезнь.

И тут я вспомнил о «хачжи-яя», моей бабушке в Америке. Сколько раз, когда она сидела на своем диване, можно было услышать ее причитания: «Ах, Иисусе, Господи! Увы, увы, Пресвятая Госпожа Богородица» — и тогда, как из двух источников, из ее глаз начинали течь слезы. И тот, кто не знал о ее внутреннем делании, мог бы подумать: «Что случилось с этой старушкой? Может, кто ударил ее, раз она так неутешно плачет?» Блаженны плачущие ныне, ибо они утешатся. Блаженны сеющие слезами, ибо они пожнут радостию в День онь.

Однажды приехал старец в Афины, что было крайне редким событием. В то же время и я оказался в Греции. Я остановился в доме у монаха Ксенофонта (в миру Панагоса Патераса) и сидел в подвале, где находилась келья их дочери, монахини Ирины Миртидиотиссы. Вдруг мне объявляют, что старец Иероним находится наверху в приемной. Это показалось мне невероятным. Я поспешил подняться — и что же я вижу: старец и монахиня Евпраксия сидят в приемной. Какая радость, какое благословение! Пришла и хозяйка дома, госпожа Катинго (теперь монахиня Мария Миртидиотисса).

Старец сказал нам:

— Я приехал в Афины, и мы решили навестить вас.

После обычного угощения мы проводили старца из трапезной через приемную по центральной лестнице на второй этаж, где была домовая церковь в честь Благовещения. В каждом помещении были иконы: в трапезной «Гостеприимство Авраама», в приемной — огромная икона Богородицы Владимирской с лампадами. Перед каждой иконой старец крестился и одобрительно смотрел, хотя ко всему остальному показывал явное нерасположение:

— Не одобряю, не одобряю. Слишком роскошно! Грех. Какая польза во всем этом, — говорил он.

— Верно, старче, — отвечала хозяйка дома, — но когда мы строили его, то не знали об этом. Если бы мы строили его сегодня, то все выглядело бы по-другому.

Наконец, мы поднялись на второй этаж, в церковь. Как только мы вошли внутрь, его лицо засияло. Глаза стали радостными, как у ребенка. Церковь, хотя и была маленькой, выглядела очень благолепно. Она была расписана Фотием Контоглу. Тотчас старец сказал:

— Одобряю, одобряю, очень одобряю!

Я открыл царские врата, там была фреска причащения Апостолов. Госпожа Катинго предложила ему зайти в алтарь. По какой-то причине старец не хотел входить. Она стала упрашивать его, и даже заталкивать в алтарь. Тогда старец сказал ей:

— Ты хочешь, чтобы я вошел и благословил его. Но что может быть больше, чем то благословение, какое дает сам Христос, Великий Архиерей, Приносящий и Приносимый ради нашего спасения на каждой Литургии?

Наконец, он вошел в алтарь, приложился к Святому Евангелию, ко кресту и престолу. И, улыбаясь, сказал:

— А! Катина хотела, чтобы я зашел в алтарь, поскольку там лежит золотое Евангелие и золотой крест!

— О, нет, старче, это мне и в голову не пришло, — ответила госпожа Катинго.

— Хорошо, хорошо, — повторял старец, — одобряю, одобряю! Теперь даже очень одобряю. Дом не одобряю, в нем много гордости, много ненужных расходов. Но церковь очень даже одобряю.

Отдавать Христу лучшее. Самое дорогое и ценное должен человек посвящать Богу. В церкви все должно сверкать и светиться. Наши византийские предки имели большую любовь к Богу, потому и построили столько церквей и монастырей и украсили их мозаиками.

Затем он повернулся к монахине Евпраксии и сказал:

— Монахиня, давай споем «Достойно есть» Богородице. Он начал петь умиленным вторым гласом «Достойно есть», а монахиня держала исон. Какое это было пение! Сколько умиления! Каждое слово он произносил отчетливо, прилагая к тексту песнопения свои неизглаголанные сердечные воздыхания. Он стоял рядом с иконой Богородицы в иконостасе, и, пока он пел, из его глаз текли слезы. Все мы тоже плакали, и было такое ощущение, что старец стоит и поет не перед иконой Богородицы, но перед самой Царицей Небесной.

Когда старец закончил, мы спустились в подвальный этаж, где был скит монахини Ирины Миртидиотиссы. Старец опять очень обрадовался. Все было красиво и аккуратно. Две-три кельи, маленькая трапезная, кухня, библиотека со множеством духовных книг, икон, святыни.

Немного передохнув, мы вдвоем со старцем пошли к старшей дочери семьи