Патерас, Каллиопии. Пока мы шли, я все хотел задать старцу один личный вопрос, но постеснялся это сделать и лишь произнес его про себя. Каково же было мое удивление, когда в ту же секунду старец дал мне на него ответ!

Пока мы сидели у Каллиопии за кофе, старец рассказал, как спросили однажды у верблюда, почему у него такая кривая спина, и верблюд ответил: «Почему вы смотрите лишь на спину. И шея моя кривая, и ноги, и нос, и вся морда. Все у меня кривое! И есть ли у меня что-нибудь ровное и красивое? А вы только смотрите на мой горб».

И спросил старец:

— А у нас есть что-нибудь прямое?

Разумеющий да разумеет.

Как-то старца посетил парализованный Василакис Лепурас в сопровождении помогавшего ему юноши. Старец так обрадовался их приезду, что чуть не хлопал в ладоши, как ребенок.

Он сказал Василакису:

— Если бы было возможно, то я отдал бы тебе мое тело и забрал бы твое. Какой венец готовит тебе Христос! Только терпи, как Иов, и за все благодари Сладчайшего нашего Иисуса.

Затем он обернулся к другим посетителям и сказал:

— Кто помогает ему и поддерживает, того поддержат Ангелы в День судный.

…Когда старец преставился, мы уже в Америке стали служить панихиды, ежедневно поминая его на Литургиях и молясь о нем по четкам. На сороковой день, после Литургии мы стали петь поминальные песнопения и на словах «Благословен еси Господи» заметили, что лампады перед иконами стали сами собой раскачиваться, подобно тому, как их раскачивают во время полиелея. Все увидели это. У нас было такое чувство, что старец был с нами и хотел поблагодарить нас за молитвы и оповестить, что его душа обрела нескончаемую радость.

Пока старец был жив, каждый раз, когда я посещал его, не мог удержаться от слез, все время носил с собой платок и вытирал им глаза. Я часто говорил себе, что в этот раз не стану плакать, сдержу себя, ведь со мной иногда приезжали и другие посетители, и что они могли бы подумать, видя плачущего монаха. Но, сколько я ни старался, ни разу не мог сдержать слез: лишь только увижу умилительное лицо старца, сразу начинаю плакать безутешно. Поэтому я все время тер свои глаза или же закрывал их руками. Однажды старец спросил монахиню Евпраксию:

— Что это он все время трет свои глаза?

— У него болят глаза, старче, и поэтому он их трет, — ответила она.

Тогда он обратился ко мне и сказал по простоте своей:

— Я знаю хорошего окулиста в Афинах, сходил бы к нему. Ты еще молод, и тебе нужно зрение. Я стар, не вижу, не слышу хорошо, но мне уже и не надо. Достаточно и того, что я вижу и слышу. Иногда, слушая, что мне говорят люди, я ублажаю тех слепых и глухих, которые не слышат и не видят дела мира сего.

Когда старец преставился я, приехал в Грецию и вместе с монахиней Марией Миртидиотиссой отправился на Эгину, чтобы побывать на его могиле, вновь увидеть его келью. Я твердил себе — на этот раз, поскольку я не увижу лицо старца, не заплачу. Но как я ошибся…

Лишь только мы подъехали к скиту старца и постучались, нам открыла монахиня и, увидев нас, заплакала:

— Где теперь наш старец, так вас любивший? Ушел, и я осталась одна, чтобы зажигать лампаду на его могилке.

Монахиня Мария заплакала, но я еще сдерживал себя. Мы пошли на могилу. Увидев крест и мраморную плиту, я не выдержал и безутешно заревел. Я плакал так же сильно, как моя бабушка «хатжи-яя» Макрина, когда я был еще маленьким. Тогда я так живо ощутил присутствие старца, как никогда прежде при его жизни. Я прислонился к мраморной плите, как к груди старца, и плакал навзрыд, так, что обе монахини забыли о своем плаче и стали утешать меня, говоря, что нельзя так плакать. Они тянули меня в келью к старцу. Наконец, мы вошли во внутренний двор, неутомимая монахиня Евпраксия принесла угощение, и монахини начали вспоминать о старце. Я так же, как и в первый раз, когда увидел старца, не мог ничего взять в рот, в горле стоял комок, и лишь сидел я, слушая как бы издалека беседу монахинь, и время от времени утирал глаза.

Так ни разу и не смог я посетить старца, чтобы не расплакаться.

Пока еще жив был старец, я часто говорил себе, что следует спросить его о том и о сем. Но, когда я приезжал к нему, все мои мысли разбегались и я не мог вспомнить то, о чем хотел спросить. Так в первое время после его кончины, я часто укорял себя, что не спросил его о том и о другом. Но теперь во мне воцарилась радость и умиротворенность, я понял, что все слышанное мной от старца, было сказано по его выбору, по внушению свыше, без моей воли. Я лишь слушал, как Моисей и израильский народ на горе Синайской. Но все то, что он сказал мне, осталось незабвенным в уме и сердце, так что его наставления я и доныне использую во многих жизненных ситуациях. Его слова были подобны доброму семени, которое приносит множество плодов тем, кто примет его в свое сердце.

Время от времени я ощущаю живое присутствие старца, конечно, без видений и образов, оно утешает и укрепляет меня. Сладчайший наш Иисус обещал не оставить нас сиротами, в великий день Пятидесятницы ниспослал Святаго Духа, и с тех пор Он, Христос и Спаситель мира, всегда ощутимо с нами в Святой Евхаристии и других церковных таинствах, в молитве, в святых иконах… В ночь, когда Господь был предан в руки беззаконников ради нашего спасения, Он молил Своего Отца Небесного, чтобы все верующие в Него соединились с Ним. И Его молитва была исполнена. Потому так и ощутимо присутствие святых в жизни Церкви, ведь в Богочеловеке Иисусе, Который Вездесущ, и они становятся близкими каждому из нас, незримо присутствуют рядом. Потому так ощутимо и присутствие старца Иеронима для тех, кто знал его или призывает его.

Да дарует нам наш Сладчайший Иисус молитвами преподобного старца Иеронима всегда ощущать Его присутствие и соединит нас верой с Собой и друг с другом. Аминь.

Архимандрит Пантелеимон, старец Преображенского монастыря в Бостоне.

Примечания

1

Обмен населения — обмен турецким и греческим населением по