Будто бы все понял, сложил два и два. Мила понимала, что отступать не его удел, но сейчас он решил проиграть сражение, не войну. Возможно, этот проигрыш был нужен им обоим, но размышлять об этом — только теребить и без того глубокие раны.

Ракитин все равно посмотрел на девушку так, словно в этот самый миг терял последнюю связующую их нить. И она ответила ему тем же, не заботясь уже ни о чем. Все, о чем она думала, — поскорее убраться отсюда, чтобы не сорваться. По печальному стечению обстоятельств, расплакаться ей хотелось именно у него на груди. Как несправедлива жизнь, не правда ли?

По побитому взгляду девушки…было все понятно. Багирова умчалась в комнату, где собрала немногочисленные вещи, после чего уселась на кровать и разрыдалась. Тихо, беззвучно. Слезы бесконечным потоком лились по щекам, она их размазывала дрожащими ладошками, и все продолжалось по кругу. Еще и еще.

А затем, словно спустя вечность, она вышла из комнаты с гордо поднятой головой. Прикусив губу так, что во рту разлился металлический привкус. Пора уходить. Иначе все это приведет ее к краху.

Она не просила Ракитина отвезти ее. Вполне справилась бы сама, но что-то ей подсказывало, что это было бессмысленно, бессмысленно пытаться уехать самой. Он бы не отпустил. Саша молча взял ее чемодан и без слов загрузил в машину. Она так же безмолвно уселась на заднее сидение и всю дорогу смотрела в окно.

Кажется, они ехали целую вечность, каждый вздох был похож на пытку, потому что запах Ракитина был везде и всюду. Миле казалось, что эта пытка никогда не закончится. Никогда. Почему с ней приключается такая несправедливость? Почему?

Когда перед глазами замаячил знакомый дом, Багирова немного воодушевилась. И одновременно расстроилась. Странная смесь радости и грусти обрушилась на нее с новой силой, но, превозмогая всю себя, девушка вышла из машины и, не дожидаясь Ракитина, пошла домой. К родителям. Она слышала тяжелые шаги за спиной, кажется, даже чуяла дыхание своего мужа. Оно отдавалась тяжелым грузом в душе, что становился больше с каждой секундой, что приближала ее к разлуке.

Когда Мила занесла руку, чтобы постучать в дверь, Саша перехватил ее со спины и развернул к себе. В этот момент Мила наконец-то осмелилась, подняла взгляд на Ракитина и отшатнулась. Его глаза сейчас представляли темную бездну, способную поглотить все вокруг. Там бушевал целый коктейль, понять который девушка сейчас не могла, но ее так сильно ударило этими эмоциями, что дыхание сперло.

Мужчина сжал губы в прямую линию и заиграл желваками, все еще не выпуская из плена своих глаз Милу.

Так они и смотрели друг в другу глаза, а затем Саша резко наклонился к девичьим губам и впился болезненным поцелуем. И Мила ответила, она кусала, больно, сильно, целовала и плакала одновременно. Это было похоже на самое горькое прощание из всех. Ракитин и не думал останавливаться, сильнее впиваясь в девушку, заграбастывая руками податливое сейчас тело. Все мысли вылетели из головы девушки.

А потом все кончилось.

— Я проиграл сражение, но не войну, — обхватив лицо своей жены, сипло прошептал мужчина. Мила перевела взгляд на его прокусанную губу, а затем мужчина облизал ее, но свежая капелька крови снова выступила на израненной плоти. Сожалений не было. Пусть ему будет хоть немного больно, так же больно, как было ей…Сгорая от болезненных спазмов в грудине, девушка дышала как после марафона.

Ракитин сам позвонил в дверь, а когда на пороге появился отец девушки, молча передал ему чемодан и ушел, не проронив ни слова.

— Ракитин, блядь! — пронеслось вдогонку, но Руслан был сильно оглушен увиденной картиной, чтобы прямо сейчас разбираться с зятем. Куда больше его волновала родная дочь. Она стояла ни жива, ни мертва, бледная и напуганная. Глаза наполнены слезами.

— Дочь?

— Пап, — Мила сорвалась в крепкие объятия отца и расплакалась так, как не плакала никогда. Он бережно обхватил дочь двумя руками и утешительно гладил по голове.

— Одно слово, и он больше никогда тут не появится, — прошептал на ухо дочери Каин.

И от Этого Мила расплакалась еще сильнее. Руслан был очень мудрым человеком, и Мила понимала, что это все сказано сгоряча. Потому что его дочка плакала. Позднее он разберется со всем детальнее, и понятно, что никто никого никуда засылать не будет.

— Нет, — сдавленно выдала девушка. Мать вышла в коридор и прикрыла рот ладонью.

— Руслан? Мила? Доченька, что случилось?

Но Каин бросил на жену тот самый взгляд, и она просто обняла дочь с другой стороны. Так она и стояла, объятая безусловной любовью.

Но так или иначе с этого момента начался ее личный ад на земле, с которым ей придется справляться самостоятельно. Вот только как?

Как справиться с тем, что душа горит в огне? Что ее режут на живую?

Ночь Мила продержалась, сидя в маминых объятиях, что так были нужны ей в тот момент. Папа, разгадав, что сейчас дочери нужна мать, а не отец, скрылся из виду, а затем и вовсе куда-то ушел. И девичье царство Багировых осталось наедине.

— Милочка, он тебя обидел? — участливо спросила мать, поглаживая девушку по голове.

— Он этого даже не понял, мам. Я ведь просто вещью оказалась. Разве так можно было? — девушка стерла с лица очередной поток слез и посмотрела на мать. Та, ощутив некую долю стыда, нежно погладила Милу по щеке и ответила:

— Саша очень тебя любит, малыш, очень. И это видно невооруженным глазом, но он…будто слон в посудной лавке. Работа наложила свой отпечаток. Я не знаю, что у вас там приключилось, но я уверена, что все образуется. Поверь мне, котенок. Ракитины — это не те люди, которые поступают низко, подло или сдаются на полпути.

Мила затихла, внутри все словно варилось в собственном соку. Она не считала Сашу подлецом или подонком, но порой его поступки выбивали почву из ее ног. И обидно было, так обидно, что словами не описать эту разъедающую душу агонию.

— Вы меня просто отдали, мам. Как вещь, а он эту вещь купил.

— Глупости. Никто никого не продавал. Поставь себя на наше место. Что ты творила в последнее время? Сколько раз я пыталась с тобой поговорить? Ты думаешь, я не понимала, что с тобой что-то происходит? Понимала и всеми силами пыталась помочь. Как ты встречала эти попытки? Я ведь думала, что я твой близкий друг, дочь. Всегда была, а тут ты словно закрылась…

Мила прикрыла глаза на мгновение. Она понимала, о чем говорила мать, ведь девушка и правда замкнулась, она стала совсем другой, словно пыталась убежать от самой себя. Порой она с родителями днями не разговаривала, все злилась и злилась, все показывала характер. Дурной, надо сказать.

— А потом я просто предположила, что, возможно, дело в Саше, я ведь чувствовала, что именно в его присутствии ты становишься другой, глаза у тебя горят, пусть ты и пыталась все скрывать за непроницаемым выражением лица. Но есть кое-что, что не скрыть. Это блестящий взгляд, как ни пытайся его скрыть — становится лишь ярче. Затем случилась авария…и Боже, я чуть не умерла в тот миг, когда увидела тебя и узнала, что случилось. Наверное, узнай бы я это сначала первой, на месте бы умерла от разрыва сердца.