Родители сидели за кухонным столом, взгляд Милы скользнул к бумагам на нем. Они пересматривали их внимательно, хмурясь и чертыхаясь. Мать прижала руки к груди, уткнувшись в грудь мужу, а затем прошептала:

— Руслан, что же делать?

Папа перевел на нее нечитаемый взгляд, а душа Милы распалась на части.

— Ничего. Вот тут ничего мы делать не будем, Настя.

Мила не выдержала, шагнула на кухню, руки ее подрагивали, да и вообще ее всю трясло как припадочную. Она посмотрела в глаза отцу, который поднял взгляд на дочь и нахмурился.

— Говорите! — Багирова-младшая сложила руки на груди и мотнула головой. Что ни говори, а она была уже на взводе. Еще мгновение и взорвется.

— Дочь, ты только не волнуйся, мне кажется, тут надо поговорить вам, прежде чем…прежде… — но мать продолжить не смогла, ее взгляд упал на бумаги. Мила решительно подошла к столу, схватила злополучные писульки и обомлела от шока, сковавшего ее тело.

Язык прилип к небу, кровь забурлила в жилах. Теперь, помимо очевидной обиды, была еще и безысходность, что плотно обосновалась в грудине. Да, ей было безумно больно, так, словно ее насквозь пронзили колом.

— Свидетельство о разводе, — прошептала Мила, и листок упал к ее ногам.

Что-то внутри лопнуло, прорвалось, девушка заплакала, тихо и беззвучно. А затем сбежала в свою комнату под крики отца и матери.

— Мила, подожди!

— Послушай…

Но Мила закрылась изнутри на щеколду, упала на кровать и зарылась в подушку с головой, чтобы с силой завопить. Закричать. Заплакать так, как никогда не плакала.

Он просто отказался от нее.

А как же. Как же сражение он проиграл, но не войну? Боль разъедала внутренности, пока Мила с силой сжимала кулаки. Затем она схватилась за руку, стянула с нее браслет и отшвырнула от себя словно змею.

— Ненавижу тебя, Ракитин, — прошипела Багирова, всматриваясь в подарок, от которого когда-то она чуть не разрыдалась, правда тогда от счастья.

Отец продолжал ломиться в комнату, а затем и вовсе сломал замок и в один толчок оказался внутри.

— Да что же это творится, мать вашу! — он силой сгреб дочь в объятия и прижал так сильно, как мог.

Миле казалось, что она умерла.

Больно, ей было так больно, словно сердце пронзили самым изощренным орудием пыток. Как он мог? Нет, она, конечно, понимала, что сама просила ее отпустить, просила время, чтобы обо всем хорошенько подумать, точно зная, что на горячую голову принимать решения не стоит и говорить не стоит, потому что много чего лишнего наговорить можно.

Но вот так? Так просто сунуть ей под нос документы — это было как-то слишком. У них все вообще было неправильно, с самого начала отношения шли в тупик. Она отрицала свои чувства, он недостаточно проявлял свои.

Девушка затихла, понимая, что ничего в данный момент предпринять не смогла бы.

— Все в порядке, пап, — прошептала, поглядывая на отца. Дверь слетела с петель. Мать в шоке стояла в проеме и обнимала себя за плечи, переминаясь с ноги на ногу.

— Не в порядке, — отец хмуро пробурчал, затем посмотрел на мать.

— Пап, я не собираюсь ничего…

— Нечего вести себя так, Мила. Нечего! Не конец света! Тоже мне трагедия.

— Я хочу побыть одна, — девушка перебила отца, посмотрела на мать и едва заметно кивнула.

— Дверь пока побудет в таком состоянии, — пробурчал Каин и поднялся, еще раз осматривая дочь. Он словно в который раз пытался удостовериться, все ли в порядке. Затем мужчина встал, подвинул пострадавшую дверь и, взяв за руку мать, вышел, все еще оборачиваясь.

Осмотревшись, Мила стерла со щек непрошенные слезы. Хватит уже реветь, дочь генерала Багирова она или кто? Девушка молча подошла к лежавшему в углу после ее эмоционального порыва браслету, опустилась на корточки и подняла самую ценную вещь, что была у Ракитина.

А ведь он отдал его ей, Милке. Единственную вещь, доставшуюся ему от родной матери, единственное, что связывало его с настоящими родителями, погибшими много лет назад.

Зачем? Чтобы потом оставить ей свидетельство о разводе?

Мила осторожно протерла браслет, стерла с него невидимые следы, и надела обратно на запястье. В конце концов, она не имела права вот так беспечно относиться к подобным вещам, что бы там между ней и Ракитиным ни случилось.

Она вернет ему браслет при первой же встрече. Не сейчас, позже, когда точно будет знать, что сможет держать себя в руках, когда будет уверена в том, что боль хоть немного притупилась.

Теперь она снова Багирова, вот так просто. Сначала выдали замуж без ее на то согласия, потом точно так же развели. Кажется, не интересоваться ее мнением стало уже своего рода традицией.

Хватит с нее этих качелей, хватит необдуманных поступков, просто хватит. Завтра она начнет новую жизнь, в конце концов, университет никто не отменял, и Мила твердо решила нагнать все упущенное за время ее «каникул».

Она усмехнулась про себя, должно быть, Мила побила все рекорды, выйти замуж и развестись в такой короткий срок — это надо уметь.

А боль, она со временем притупится, не исчезнет полностью, но с ней можно будет жить, Миле не привыкать, однажды уже Саша уже сделал ей больно, в этот раз заживет быстрее. Она больше не такая маленькая девочка, чьи розовые очки жестоко разбили, чьим внимание пренебрегли, чье маленькое сердечко растоптали. Нет, она выросла и сейчас в какой-то степени начала понимать мать с отцом. Наверное, она все-таки заигралась.

Возможно, подобная встряска ей была необходима, чтобы повзрослеть наконец. Вот так бывает, раз и переклинило. И сейчас Мила поняла, что именно это с ней и случилось, когда в сердцах она выкрикнула «ненавижу» и отшвырнула ценный подарок. Словно кнопка в ней какая-то щелкнула, выключатель вернулся на место.

Она не знала, что будет делать дальше, не представляла, как будет просыпаться по утрам и заставлять себя вставать, превозмогая душевную боль, разрывающую на части, как будет ходить на учебу и фальшиво улыбаться, но твердо знала, что должна. Просто обязана.

В тот вечер Мила обессиленно завалилась в свою постель и провалилась в сон, попутно отгоняя мысли о бывшем, теперь уже, муже.

А утро встретило ее ярким рассветом и лучами теплого осеннего солнца. Она проснулась без лишних напоминаний, без будильников. Жизнь вокруг словно подталкивала ее к новым начинаниям, вот так бесцеремонно ворвавшись в ее небольшое пространство. Подтянувшись и немного поморщившись от пока еще яркого утреннего света, Мила уставилась в небесно-голубой потолок, с белыми крапинками и прислушалась к собственным ощущениям.

Нет, боль никуда не делась и огромная, размером с пропасть, дыра в груди тоже не рассосалась. Миле было все также паршиво, но по крайней мере не было желания творить глупости.