Повертелся вокруг замков Ульва, повздыхал, даже забрался на зданьице — походил по крыше. Конечно же, без толку. Другой бы на его месте плюнул на это дело слюной и пошел бы себе обратно, от греха подальше, но только не Ульва. Дотошный был — спасу нет, — и, честно говоря, понадеялся свой кусочек урвать, мало ли? Это ведь в любом тайном деле так: можно и голову сложить, а можно и кой-чем разжиться, кто удачлив да не дурак. Уж себя-то, любимого, Ульва дураком не считал, вон как ловко вывернулся во время крестьянского бунта. Единственное, что Гита, кошка драная, похоже, его обдурила. Лохматого Теодульфа в долю взяла, тварь. Вот корчмарь-то теперь и получит часть прибыли с норманнского ярла, а он, Ульва, только за счет Седрика и разживется, и то в зависимости от того, насколько далеко будет простираться Гитина милость — денежки-то папашины, выкуп-то, она, змея, наверняка проконтролирует. Ох ведь и умна, курва. Будет себе сидеть, поджидать тихонько, а ему, Ульве, опять самая опасная роль — встреча с Седриком да переговоры о выкупе. А все знают — Седрик на расправу крут. Вот и думай тут, что лучше. В Гитины авантюры вязаться или спокойненько добывать себе пропитание известным в определенных кругах ремеслом. Правда, попасться можно, как уже и бывало. Королевские графы руку отрубят живо, а то и голову. Чего опять-таки не хотелось бы. Может, вот здесь повезет? А что? Терять-то особо нечего, да и время есть — Седрик-то в Ирландию отплыл, когда еще вернется. Вообще же, покуда есть время, нужно быстренько осмотреть всю округу. Ульва спрыгнул с крыши и начал описывать круги по заросшему саду, внимательно глядя по сторонам. Впрочем, и глядеть-то особо не надо было. Чуть в стороне от запертого на замок строения обнаружился шалаш из еловых веток а рядом с ним кострище и даже дровишки, аккуратно сложенные в небольшую поленницу. Рядом с поленницей валялся средних размеров котел на тонкой, закопченной огнем цепи. Подняв котелок, Ульва ногтем отколупнул присохшее варево. Понюхал. Поморщился и понимающе усмехнулся. Судя по мерзости варева, Ворон и компания вряд ли бы стали его есть. Значит, готовили не для себя. Следовательно — за замками не «что», а «кто». Люди. Теперь только узнать — какие? А не ярл ли со товарищи? Ульва усмехнулся. Нет, вряд ли Гита связана с Вороном. Она, конечно, девица та еще, но ведь не до такой же степени. Впрочем, кто ее знает? Найдя в развалинах потаенное место для ночлега, Ульва натаскал туда веток, улегся и принялся фантазировать, что ему выгорит от здешнего дела.

Тем временем уже сильно смеркалось, так что еще чуть-чуть, и троица Ворона должна была вернуться в гнездо.

В тот самый миг на дорогу неподалеку от заброшенной виллы свернула повозка, на каких английские кэрлы обычно возят сено. Сено в повозке было и на этот раз, только немного, а на сене сидели паломники — отец Деклан, отец Киаран и совсем еще молодой юноша со странным именем Трэль. Отец Деклан с тревогой посмотрел на быстро темневшее небо.

— Клянусь святым Колумбаном, мы не успеем в Честер до ночи, — промолвил он, покачав головою. — Думаю, надо было б остановиться на ночлег в деревне, а, отец Киаран?

Отец Киаран в ответ лишь пожал плечами. Он вообще был какой-то диковатый, неразговорчивый и нелюдимый, и эти черты его совсем не вязались с внешним обликом — нос картошкой, круглое добродушное лицо, темное от загара, брови вразлет и лысина, обрамленная смешно топорщившимися волосами, этаким седым редковатым венчиком. Вполне типичный облик обычного деревенского дядюшки-добряка, к которому по вечерам приходят со всей деревни малолетние дети, садятся рядом вокруг — а кое-кто и забирается на колени — и слушают, открыв рты, интереснейшие рассказы о далеких странах, о людях с бычьими головами и о таинственном мохноногом вепре, что появился, говорят, в соседнем Уэльсе и поел там страшное множество людей. Только вот не вязались с этим обликом ни всегдашняя угрюмость отца Киарана, ни жутковатый взгляд его пронзительных черных глаз. Что ж, у каждого человека — даже и у монаха-паломника — могут быть свои недостатки, на все воля божия.

— Зачем же нам возвращаться обратно в деревню? — угрюмо буркнул отец Киаран, явно недовольный возможной задержкой. — Отмеривай потом завтра лишние полпути. Лучше отпустить возницу да заночевать где-нибудь здесь в поле или на лесной поляне. Волков ведь здесь нет?

Возница — средних лет кэрл в тщательно заштопанной тунике — отрицательно качнул головой. Ему, в общем-то, было все равно, как возвращаться в деревню — с паломниками или одному.

Присмотрев вполне приятную на вид лужайку с копной свежего сена и бегущим в соседнем овражке ручьем, паломники простились с возницей и принялись устраиваться на ночлег. Наломали в лесу за дорогой веток — укрыться от возможного дождя, — наскоро перекусили пресными лепешками с сыром и, помолившись, улеглись в копне. Темнело, но было еще далеко до той непроглядной ночной черноты, что обычно бывает здесь осенью. С заходом солнца — его лучи еще долго подсвечивали облака — заметно похолодало, и паломники ворочались во сне, стараясь получше укрыться сеном. Трэль громко чихнул — попала в нос какая-то соломина или труха. Над ручьем клубился легкий туман, от деревьев тянулись через дорогу до самого луга черные длинные тени.

Вполголоса переругиваясь, из лесу вышли трое: Альстан Ворон, Немой и Худышка. Видно, не очень-то им везло сегодня. Альстан хмурился, Худышка ругался, а Немой, внимательно оглядывая округу, то и дело со злобой сплевывал. Да и как не плеваться-то? С самого начала не заладилось сегодня. Увидали обоз — да слишком большой, уж больно много крестьян возвращалось с ярмарки в Честере. Тем не менее последили и за ними — вдруг кто отстанет? Напрасные хлопоты. Потом показался-таки возвращающийся с поля мужик, пел песни, шатался. Разбойнички обрадовались было, да рано. Упал мужичок в канаву без их усилий, сам собою, пьян был, как пес, и где так нажрался?

— В п-поле, — приподняв голову, внезапно четко ответил на риторический вопрос Ворона мужик и, тут же отключившись, громко захрапел, пуская слюни.

Худышка с Немым тщательно обыскали пьяницу и из вещей, представляющих хоть какую-то ценность, обнаружили лишь плетенную из лыка баклагу. Пустую, с сильным запахом перебродившего эля.

— Вот, сволочь! — пнув мужика, обиделся Альстан. — Голову ему отрезать, что ли? А, пес с ним, неохота возиться. Пошли, что ль, обратно?

Немой вдруг схватил его за рукав туники и, что-то замычав, показал рукой на копну сена, стоявшую на лугу сразу же за оврагом.

— Ну, копна? — пожал плечами Ворон. — Так ты что, предлагаешь ее украсть? Нет? А… Там кто-то есть? Молчи, Худышка, я и сам вижу…

Переглянувшись, разбойники разделились и, бесшумно ступая, с трех сторон окружили копну…

Вольноотпущеннику Трэлю — в крещении Никифору — снился дивный сон. Высокие зубчатые стены, ослепительно белые великолепные дворцы с портиками, мраморные статуи, высокие деревья с темно-зеленой листвой и ярко-синее море. Он сам — еще совсем маленький, в легкой короткой тунике — бежал по вымощенному разноцветной плиткой двору. Бежал навстречу прекрасной женщине с иссиня-черными волнистыми волосами и волшебной красоты глазами, такими же, как и у самого Трэ… Никифора. Имя этой женщины Трэль никак не мог вспомнить, во сне же он называл ее — мама… Вот наклоняется — в руках у нее целая горсть серебряных монет. Отсчитывает их в подставленные ладошки Никифора… Одна… Две… Пять… «Купи себе что-нибудь, когда пойдете на рынок с няней, — смеясь, говорит женщина. — Только смотри не потеряй!» — «Не потеряю!» — смеется в ответ Никифор и убегает, пряча монеты за пазуху. Огромные дома, солнце, сияющее — больно смотреть, всадники, повозки, носилки, многочисленные нарядно одетые люди. Гомон. Он приближается, становится звучным, словно море. И вот он — рынок. Огромный, полный народа и шума. Торговые ряды — длинные, словно городские улицы. На прилавках драгоценные ткани — желтые, зеленые, синие — в глазах рябит, а вот чуть дальше — золотые и серебряные украшения, посуда, игрушки — воины с копьями и мечами, разноцветные рыбки, миниатюрные лошадки, запряженные в изящные колесницы. Выпустив руку служанки, Никифор полез за пазуху… и похолодел. Никаких денег там не было!