Музыка смолкла. Казалось, будто все слушали танцовщицу, и единственным звуком, кроме ее пронзительного голоса, было низкое, ворчливое одобрение толпы.

— Но я должна поговорить с ним, должна! — пыталась перекричать их Сабина.

— Уходи! Уходи!

Она не понимала слов, но знала, что именно это выкрикивала цыганка, а темноглазые мужчины еще ближе подступили к ней. Сабина увидела, как один из них протянул руку, чтобы схватить ее лошадь под уздцы, и с внезапно охватившим ее страхом она впервые подумала, что может ждать от них самого худшего.

Она окаменела от страха, кровь отхлынула от лица, и она почувствовала себя на грани обморока, но тут дверца одного из фургонов на дальнем конце поляны у костра отворилась и на маленький помост над ступенями ступил цыганский король.

Мгновение он смотрел по сторонам, должно быть потревоженный шумом, тщетно пытаясь понять причину. Тогда один из цыган на краю круга, увидев его, сказал что-то, и по толпе прокатилась рябь движения. Все повернулись к своему королю.

Только танцовщица, не заметив, что произошло, продолжала кричать. В ее высоком и пронзительном голосе звучала угроза. Но Сабина уже увидела его, и, прежде чем толпа опомнилась, она пришпорила лошадь и оказалась у ступеней фургона. Верхом на лошади она была почти на одном уровне с ним.

— Сабина, что вы здесь делаете?

Он говорил по-английски, и она ответила ему на своем языке:

— Я была вынуждена приехать. Мне нужна ваша помощь.

Он понял, что здесь происходило, и Сабина впервые увидела выражение гнева на его лице, когда он взглянул на своих людей. Он произнес только несколько коротких фраз, но тон его голоса и резкость, с которой он говорил, дали Сабине понять, что он упрекал их. Мужчины смутились, а женщины опустили головы — их длинные ресницы прикрыли пылающие глаза.

Только танцовщица стояла в той же воинственной позе. Она молчала, но глаза ее все так же пылали гневом, а руки с позвякивающими браслетами были скрещены на груди. Цыганский король заговорил с ней.

Он произнес всего одно слово, но Сабина, хотя и не знала цыганского языка, безошибочно поняла его. Это был приказ уйти, и танцовщица тут же смирилась, ее черные волосы упали, закрыв лицо. Она вышла из круга света и скрылась в темноте у фургонов.

Цыганский король помог Сабине спуститься с лошади, и к животному тут же бросились двое мужчин.

— Мне надо с вами поговорить, — произнесла Сабина. Ее голос слегка дрожал.

— Не окажете ли вы мне честь зайти в мой фургон? — спросил он.

— Ну разумеется, — ответила она.

Он помог ей подняться по ступеням, и она вошла в причудливо окрашенную дверь. Фургон был не очень большой, но поражал своей роскошью. По обе его стороны горели факелы, на стульях лежали яркие подушки, а диван в дальнем углу был покрыт цветным пледом, вышитым золотой ниткой. Рядом стоял стол из полированного дерева с инкрустацией, за которым, как она увидела, цыган что-то писал, пол устилали мягкие ковры.

Сабина, пораженная обстановкой фургона, огляделась вокруг, а потом поняла, что цыганский король пристально наблюдает за ней, прислонившись к закрытой двери.

— Я и представить себе не мог, что увижу вас здесь, — тихо вымолвил он.

Она слегка покраснела.

— Прошу вас, не сочтите меня слишком дерзкой, — сказала она. — Я бы не пришла, если бы это не было крайне важно для меня.

— Простите, если мои люди напугали вас.

— Это… это все танцовщица, — сказала Сабина. Почему она меня ненавидит?

Наивность ее вопроса заставила его улыбнуться.

— А вы разве не женщина, чтобы самой ответить на этот вопрос? — спросил он.

Сабина вопросительно взглянула на него, и кровь прилила к ее щекам.

— Вы хотите сказать, что она… лю… — Ее голос осекся. — Я об этом не подумала, — прибавила она через минуту.

— Присядьте, — тихо сказал он. — И позвольте мне принести вам вина.

— Не уверена, что хочу пить, — возразила Сабина. Но он налил бокал из резного хрусталя и чеканного золота и поднес ей его.

— Выпейте немного, — приказал он. Оказалось, подчиняться ему было гораздо легче, чем сопротивляться. Сабина отпила маленький глоток, поставила бокал на стол, сняла свою шляпу и подняла руки к своим растрепанным волосам.

— Что бы вы обо мне ни подумали… — начала она, но он ее перебил:

— Я подумал, что вы выглядите так же прекрасно, как и в ту первую ночь. И тогда ветер тоже ласкал ваши волосы и целовал ваши щеки.

В ответ на его слова Сабина застенчиво улыбнулась, забыв все, кроме причины, по которой она приехала.

— Прошу вас, не будем говорить обо мне, — взмолилась она. — Мне надо вам кое-что рассказать.

— Я слушаю.

— Мне нужна ваша помощь. Нужна больше всего на свете. Прошу вас… пожалуйста, скажите, что поможете мне… если сможете.

— Вам действительно необходимо, чтобы я это сказал? — спросил он. — Разве вы не знаете, что я готов служить вам, что я ваш, абсолютно ваш — располагайте мной.

Его голос, казалось, вибрировал, отскакивая от стен фургона. Сабина взглянула ему в лицо и затаила дыхание. Она почувствовала, словно плыла через темноту к какому-то ослепительному свету. Словно огромные волны подняли ее и неумолимо понесли вперед на своем гребне. Наконец с усилием она заставила себя продолжить:

— Я приехала… мне нужна помощь… не для себя, пробормотала она. — Для моего брата, Гарри.

— Вашего брата? — переспросил цыган. — Я думал, вы всегда думаете только о своих сестрах. О Гарриет, Меллони, Ангелине и Клер. Они ведь, если мне не изменяет память, должны выиграть из-за вашего брака.

— Они все в Англии, — ответила Сабина. — Но Гарри здесь, в Монте-Карло. Его корабль зашел в порт вчера ночью, а сегодня он пришел повидать меня. — Она тихонько вздохнула. — О, прошу вас, попытайтесь меня понять. Он молод — ему всего лишь двадцать один год…

и он был в море очень долго. Он плавал к берегам Африки и не видел белой женщины и не развлекался целыми месяцами.

Сабина замолчала, словно ей вдруг стало трудно продолжать дальше, и через мгновение цыганский король тихо спросил:

— Говорите же, что произошло?

— Я пытаюсь, — ответила Сабина. — Но я хочу, чтобы вы поняли, хотя… кое-кто не понял, что Гарри на самом деле не так плох и глуп. Он просто молод и, поскольку у него всегда было мало денег — намного меньше, чем у других офицеров на его корабле, — он мало веселится и часто отказывает себе в удовольствиях.

— Я прекрасно это понимаю. Когда человек молод, для него естественно быть веселым и беспечным.

Сабина одарила его благодарной улыбкой:

— Я знала, что вы поймете.