Камень нагрелся так, что держать руку на нем стало невозможно. В шахте тоже стало тепло. И светло.

Камень засиял, но как-то странно – словно весь его свет не осветил крошечное помещение, но собрался в луч и метнулся вверх. К… луне? И где-то по пути встретился точно с таким же лучом, несущимся от яйцевидного спутника планеты к… Да, теперь стало понятно, что к каменному яйцу, надежно (впрочем, надежно ли, если Карина и Митька вообще случайно сюда влетели?) спрятанному во впадине-колодце на черном-черном океанском берегу

Лунный луч бело-розового цвета стоял столбом, вырываясь из шахты и устремляясь в небо.

– Мамочки… – выдохнула Карина и грохнулась, ударяясь об камень, сбитая новой волной, уже объемом с хорошую ванну.

Митька устоял на ногах только потому, что к стене привалился.

– Лезть сможешь? – спросил он, отплевываясь.

Карина не ответила, но ответ был бы отрицательным. И в голове ее вдруг забрезжило понимание возможного скорого конца. Очень возможного. И совсем скорого.

– Мрак, – выдохнула она. Сдаваться категорически не хотелось. – Давай, погнали вверх!

Но сделать этого они не успели. Колодец вдруг вздохнул всеми порами своих стен и сохранившейся части пола. Вдохнул очень коротко, а выдохнул мощно и длинно.

Восходящие потоки жуткой силы, но почему-то совсем малой скорости подхватили ребят и… Так вот что значит «пробкой вылететь»!

Опомнилась Карина уже высоко над землей. Хотя… что такое «опомнилась» в ситуации, когда тебя буквально вдувает в небо, под тобой расстилается черно-серый островной пейзаж, а дыхание становится почти совсем невозможным из-за сплошной воздушной струи в лицо?

Митька что-то орал, но то ли тоже не мог толком вдохнуть, то ли просто слова относило ветром. Карина только видела, как полоскались его щеки на ветру – почти в прямом смысле, как наволочки на веревке.

Восходящий поток поднял их еще выше. Наверное, еще чуть-чуть – и привет, пресловутая высота птичьего полета. А если поток иссякнет так же внезапно, как возник, то привет не только высота, но и… Что там Митька давеча говорил про твердь земную, об которую можно приложиться со всей неумолимостью воздействия гравитации? Ох…

И все же… На какой-то упоительно долгий миг Карине показалось, что восходящий поток и ее полет были едва связаны друг с другом. Чувство полета перекрыло страх и рассудочность. Да, это было оно – то самое чувство, что впервые проснулось в ней, когда Резак и (не думать о Диймаре Шепоте!)… в общем, когда Резак вытащил ее из воды у стены Дхоржа. Оно возникало в позвоночнике и едва поддавалось описанию. Словно спросонок со вкусом разминаешь руку, которую отлежала во сне. Наслаждаешься ощущением пальцев, их сопротивлением, переходящим в послушность, игольными покалываниями – эй, мы живы, давай скорее шевелиться… Теперь это ощущение заклубилось, зашевелилось в спине – чуть ниже первого шейного позвонка. Как будто у нее были крылья, всегда, всю жизнь были, просто… во сне отлежала, вот что! Сколько же она спала…

Краем глаза она увидела, как мимо нее на снижение довольно быстро пошел Митька. Превозмогая удушье от встречных порывов воздуха, девочка посмотрела ему вслед. Он опять частично превратился в волка – меховые «подкрылки» и «штаны» позволяли ему чуть ли не рулить процессом. Во всяком случае, не было похоже, что парень ушел в неконтролируемый штопор. А если?

Карина последовала примеру друга, стараясь не думать о том, сможет ли превратиться в достаточно одетого человека, чтобы не сгореть со стыда. Теперь она уже была полностью уверена, что приземление пройдет успешно, а бесславная гибель пока отменяется.

Эх, «гогглы» бы сюда или хотя бы лыжную маску. Воздух врезался в лицо, едва не гася сознание, вышибая неимоверное количество слез из глаз. Но… Карина стиснула зубы. Не на ту напали. Хватит. Отныне все слезы – только от ветра в лицо. В полете.

На самом деле на все эти размышления и трех секунд не ушло. Черный песок и лилово-серые волны приближались с ужасной скоростью. Карина сообразила или инстинктивно (жить-то хотелось!) почувствовала, как можно выровнять полет. Но не успела.

Жизнь внесла очередные коррективы со скоростью и наглостью «боинга».

Стая черных птиц сплошным потоком прошла наперерез траектории спуска Митьки и Карины. Они смели ребят таким же образом, каким это сделали гончие на тропе. И точно так же птицы не причинили им вреда. Закружили, втащили в некое подобие воронки в каком-то несчастном метре до берега.

«Они пытаются утащить нас в океан», – подумала Карина. Как дельфины, только не по воде, а по воздуху. Митька, судя по всему, подумал о том же. Потому что он изогнулся и наотмашь, не целясь, врезал волчьей (больше похожей сейчас на ликантропью!) лапой. Птицы разлетелись во все стороны. Брызнули перья. Видимо, попал по какой-то конкретной пташке. Конечно же «воронка», образованная птичьей стаей, была не настоящей. Поэтому в центр Карину не затягивало, и махать руками-лапами получилось без проблем. Откровенно говоря, птиц ей было жалко, поэтому пальцы она оставила человеческими, мимоходом успев удивиться тому, как же легко ей теперь даются превращения, не то что два-три месяца назад…

Ох, мрак, она не успела, да и не пыталась перевернуться, поэтому как летела к земле вниз головой, так и грохнулась на песок. Хорошо еще, что благодаря птицам с не более чем метровой высоты. Рядом плюхнулся Митька, с шипением вскочил – попал в легкую пенистую волну. То еще ощущение должно быть, с учетом ссадин на теле и соли в воде.

Следующая минута размазалась в Карининой памяти, превратилась в какие-то обрывки действий. Она превращалась, лупила лапами, стряхивала с себя птиц. Те упорно пытались загнать ее и белого волка в воду. Но не удалось. Митька и Карина отбились, хотя и оказались порядком измочалены. Шерсть смягчала удары клювом, но все равно ушибы были ощутимы. Царапины от когтей птах неглубоки, но противно-саднящи. Но все же… нападавшие схлынули обратно, в тучи над океаном, теряя перья и крича что-то грозное на своем каркающем языке.

– Что это было? – Карина вернула себе человеческий облик, только чтобы рухнуть прямо на мокрый песок, уже не обращая внимания на холод волн, накатывающих теперь прямо на нее.

– А мрак его знает. – Митька улегся рядом, тут же по привычке перевернулся на спину заложил руки под голову и уставился в небо. – Доставай-ка «Тварник» из браслеотеки. Поглядим, что за курицы нас обкудахтали.

О-о-о, нет, только не шевелиться! Карина подняла руку с браслетом.

– Сам бери. Я двигаться отказываюсь.

Митька вместо этого извлек откуда-то из глубины ладони уменьшенный слепок «Истории Витка» и прицепил его к цепочке браслета.

– Не ленись, серый волк. А то без движения замерзнешь и заболеешь. Что делать будем? Или превращайся, только я не уверен, что в волчьей форме ты прочитанное усвоишь.

– Арр-грр-х!

Карина заворчала не хуже волка, села и развернула слепок «Тварника». Трилунские книги были тем прекрасны, что, кроме оглавления по названиям животных (или «тварей» на местный лад), имелось еще одно. Вернее, одно в каждом разделе. И искать предполагалось по миниатюрным, но улетно точным и тонким рисункам. Что, надо сказать, было замечательно – не всегда нам известно название твари, о которой мы хотим узнать побольше.