П е т р о в н а. Подождите, перед дорогой надо присесть.

Все садятся.

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч (разглядывая авиабилет). Ой, не присесть бы нам после дороги!

КАРТИНА ВТОРАЯ

Двухкомнатный номер в гостинице с непременными шишкинскими «Медведями». Входят  Ш у р и к  и  В а л е н т и н  С е р г е е в и ч  с чемоданами.

Ш у р и к. Ну вот — видишь! Обещал тебе люкс, и мы в люксе. Гостиная, спальня и даже балкон. Только на балкон не вылезай — провалишься. Дежурная сказала — настил меняют.

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. А ты что ей сказал? Почему она смотрела на меня и смеялась?

Ш у р и к. А! Это когда я ей паспорта сдавал? Извини, пришлось рассказать старый анекдот. «Приходит профессор на лекцию. „Товарищи студенты, тема лекции — нервная деятельность лягушки. Сейчас мы ее препарируем!“ — И достает из портфеля бутерброд с сыром. „Профессор, — кричат студенты, — это не лягушка, это бутерброд!“ — „Странно, а мне казалось, что я сегодня уже позавтракал…“» В общем, наглядно объяснил, что ученые — народ рассеянный. И что Ананий Григорьевич Кудрявцев забыл дома свой паспорт…

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Не называй меня так!

Звонит телефон.

Ш у р и к. Алло? Да, я слушаю. Да-да, профессор…

Пока он говорит по телефону, Валентин Сергеевич достает из чемодана бумаги, счеты, надевает нарукавники.

Да-да… (Валентину Сергеевичу, шепотом.) Ученые — народ не только рассеянный, но и склочный! У него из номера вид на свалку, а у Аршака Акоповича — на центральную площадь… (В трубку.) Да-да, профессор, конечно, я вас переселю. Но я сделал это специально. Вы историк, я думал, вам будет интересно. Это же историческая свалка — здесь когда-то пировал с дружиной Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири… Остаетесь? Я так и думал. (Вешает трубку.)

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Здесь действительно был Ермак?

Ш у р и к. Не знаю, может быть. Пока он это выяснит, мы уже будем дома. А ты чем это занялся?

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Квартальный отчет, я ж тебе говорил.

Ш у р и к. Нашел время! Через пять часов — матч. (Снимает с него нарукавники, отбирает счеты, расставляет карманные шахматы.) Вот тебе журнал, посмотри лучше новинки в защите Алехина, наверняка подловишь противника. Давай-давай, Ананий!

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Не называй меня этим мерзким именем! По крайней мере, когда мы одни!

Ш у р и к. Больше не буду. Я — бриться. (Уходит в ванную.)

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч (рассматривая позицию). Шурик, а Шурик! А если слон же-четыре?

Ш у р и к (из ванной). Тогда решает аш-два аш-три.

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Верно… (Углубляется в позицию.)

Стук в дверь.

Да-да…

Входит  В е р а  П а в л о в н а, женщина средних лет, в очках.

В е р а  П а в л о в н а. Простите, здесь остановился товарищ Кудрявцев?

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч (оторвавшись от шахмат). Кто?

В е р а  П а в л о в н а. Кудрявцев, кандидат биологических наук.

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Нет. Здесь кандидат в мастера Копылов и я… (Спохватившись.) Ой, простите, забыл — он тоже здесь!

В е р а  П а в л о в н а. Где же?

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Одну минуточку! (Бежит в ванную.)

Пауза. На ходу вытираясь полотенцем, выходит  Ш у р и к.

Ш у р и к. Здравствуйте. Вам кого?

В е р а  П а в л о в н а. Кудрявцева Анания Григорьевича.

Ш у р и к. Он вышел. Что-нибудь передать?

В е р а  П а в л о в н а. Что заходила его знакомая, Цветкова Вера Павловна.

Ш у р и к. И давно вы знакомы?

В е р а  П а в л о в н а. Года три.

Ш у р и к (в сторону). Кошмар.

В е р а  П а в л о в н а. А впрочем, не надо ничего передавать — мы увидимся вечером, на матче. Пусть для него это будет приятной неожиданностью.

Ш у р и к. Вы даже не представляете, какой!

В е р а  П а в л о в н а. Он ведь еще не знает, что сегодня в матче я играю против вас.

Ш у р и к (про себя). Это конец!

В е р а  П а в л о в н а. Впрочем, «играю» — это громко сказано. Так, фигуры передвигаю. А все Ананий Григорьевич! Он посоветовал: «В смене занятий — отдых»… А может, он ко мне пошел? Конечно! Ему же не терпится взглянуть на моего Филимона! Я догоню его! Да, а как он выглядит?

Ш у р и к. Кто?

В е р а  П а в л о в н а. Ананий Григорьевич. Мы же с ним никогда не виделись, переписываемся только. Тема у нас общая — миграция птиц.

Ш у р и к. Только тема? (Кричит.) Ананий! Ананий! Иди скорей сюда!

В е р а  П а в л о в н а. Он здесь?! Вы же сказали, что он вышел.

Ш у р и к. Да, вышел… в ванную! (Бежит в ванную и выводит оттуда упирающегося Валентина Сергеевича.) Что ж ты прячешься от своих коллег, Ананий? Впрочем, понимаю: застенчивость отличительная черта всех крупных ученых. Ну, знакомься: Цветкова Вера Павловна, та самая, с которой ты три года переписываешься. Ну, что ты стоишь, Ананий?

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Здравствуйте…

В е р а  П а в л о в н а. Здравствуйте, Ананий Григорьевич. Вы уж извините, что я так ворвалась, но я не могла дождаться вечера. Как узнала, что вы приезжаете, даже лекции отменила… А я вас представляла совсем другим…

Ш у р и к. Каким?

В е р а  П а в л о в н а. Ну, судя по тому, сколько Ананий Григорьевич сделал в орнитологии, мне казалось, что он… что ему…

Ш у р и к. Лет шестьдесят, не меньше? И все так считают! Он ведь очень рано начал! Я-то знаю, мы с ним школьные друзья… За десять лет в школе ни одного завтрака не съел, все на зверей тратил. То попугая в класс притащит, то ужа, то еще какую-нибудь гадость…

В е р а  П а в л о в н а. Все мы так начинали. Когда мне было шесть лет, мама подарила мне хомяка. Если бы не этот хомячок, вряд ли б я стала биологом. Ну а любовью к пернатым я, конечно, обязана вам, Ананий Григорьевич. Да, кстати, вы получили мое последнее письмо?

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Я?

Ш у р и к. А кто? Не я же.

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч. Кажется, получил…

Ш у р и к. Что значит «кажется»? Получил! Прибежал ко мне утром и кричит: «Вот оно, то самое, долгожданное!»

В е р а  П а в л о в н а. Почему ж вы тогда не спрашиваете, поправился Филимон или нет?

Ш у р и к. Действительно, Ананий, почему ты не спрашиваешь? Спроси! Вдруг что-нибудь стряслось с человеком!

В е р а  П а в л о в н а. Филимон — это филин.

Ш у р и к. Филин?!. Ах да, конечно… Он же в самолете меня замучил: неужели помрет, неужели я его не увижу!

В е р а  П а в л о в н а. Увидите, непременно увидите. Он жив и здоров. И это еще одно доказательство того, что ночные птицы и в неволе проявляют удивительную жизнестойкость.

Ш у р и к. Значит, оклемался? Это надо отметить! (Вынимает из чемодана бутылку коньяка.) Вот, захватил вспрыснуть победу. Если, конечно, победим. (Валентину Сергеевичу, шепотом.) Напоим ее сейчас, и вечером очко в кармане. Сбегай, пожалуйста, в буфет, принеси что-нибудь закусить. (Подталкивает его к выходу.)

В а л е н т и н  С е р г е е в и ч  уходит.

Садитесь, пожалуйста, курите.

В е р а  П а в л о в н а. Спасибо, я не курю. И не выношу, когда курят другие. Особенно за шахматной доской. Начинается мигрень, и я моментально проигрываю.

Ш у р и к. Это хорошо… Хорошо, что не курите. У каждого шахматиста своя ахиллесова пята. У нашего капитана, профессора Оганянца, — это королевский гамбит. А вот Тюрин защиты Алехина не знает…

В е р а  П а в л о в н а. Тоже профессор?

Ш у р и к. Кто, Тюрин? Нет! Это у нас с Ананием Григорьевичем в