– Не скажу.

– Я скажу первые две буквы.

– Хорошо.

Он не ошибся. Я успокоился.

«В отмену прежнего приказа. Тяжелым крейсерам атаковать центральный бастион, левым крылом – левый фланг, правым крылом – правый. Нечетные номера вспомогательной техники ведут отвлекающий огонь по правому и левому бастионам. Четные номера остаются с транспортами. Подтвердить получение приказа».

Через девятнадцать секунд я отдал приказ приступить к штурму, и мы пошли вперед. Мне казалось, что мы летим на реактивном самолете, у которого прогорело сопло. Мы пробивались сквозь кирпичные стены, клонились на поворотах, чуть не перевернулись, свалившись в подвал разрушенного здания, и с трудом выбрались наверх. Я уже ничем не управлял – все дальнейшее было в руках командиров боевых машин.

Когда мы замедлили движение, готовясь к новому выстрелу, я увидел, что психооператор приподнимает веко подростка.

– Боюсь, он нас покинул, – сказал психооператор глухо. – Я слишком перегрузил его при последнем подключении.

Еще две телепатки потеряли сознание.

Наше большое орудие выстрелило – мы отсчитали бесконечные десять секунд после выстрела и двинулись дальше, набирая скорость. «Благословение» ударило по стене Дворца с такой силой, что я думал – она тут же развалится. Стена выдержала. Тогда пилот выпустил гидравлические домкраты, и нос крейсера стал медленно задираться. Крейсер встал почти вертикально, и мне показалось, что он вот-вот опрокинется, но тут протекторы нашли опору, и мы, размалывая камни в щебень, перевалили через пролом в стене и въехали во двор.

Наше орудие заговорило вновь – оно стреляло в упор по внутреннему Дворцу. В моей голове промелькнула мысль: это было то место, где я впервые увидел Юдифь. Круг замкнулся.

«Благословение» громило дворовые постройки, уничтожая их своим весом. Я подождал, пока последний из крейсеров к нам присоединится, а затем приказал: «Транспорты с десантом, вперед».

После этого я связался с Пенойером и сообщил ему, что Хаксли ранен и командование переходит к нему.

Для меня все закончилось. У меня не было ни задания, ни места по боевому расписанию. Вокруг меня полыхала битва, но я не принимал в ней участия – я, который всего несколько минут назад узурпировал верховное командование.

Я закурил сигарету и подумал: что же мне теперь с собой делать? Глубоко затянувшись, я притушил ее, вылез через контрольный люк в орудийную башню и выглянул в бойницу. Поднялся ветерок, и дым рассеивался. Я увидел, как из пролома в стене показалась «Лестница Иакова», ее борта откинулись, и солдаты, держа оружие наготове, посыпались во все стороны, разбегаясь в укрытия. Их встретил редкий неорганизованный огонь. Некоторые упали, но остальные ответили огнем и бросились на штурм внутреннего Дворца. «Лестница Иакова» покинула пролом, уступив место «Ковчегу».

Командир десанта на «Ковчеге» имел приказ захватить Пророка живым. Я скатился по лестнице с башни, спустился в машинное отделение и отыскал аварийный люк. Откинув крышку, я опустил голову в люк и увидел пробегавших мимо десантников. Я достал свой бластер, спрыгнул на землю и бросился их догонять.

Это были парни с «Ковчега». Я присоединился к взводу, и мы вместе ворвались во внутренние покои.

Бой кончился. Мы почти не встречали сопротивления. Мы спускались с этажа на этаж все глубже под землю и наконец нашли бомбоубежище Пророка. Дверь была распахнута настежь, и Пророк был там, где мы его искали.

Но мы его не арестовали. Девственницы добрались до него раньше, и он уже не был властительным и грозным. От него осталось ровно столько, чтобы можно было его опознать.

Повесть «Если это будет продолжаться…» была одной из самых первых у Хайнлайна. Он начал ее в мае 1939 года, сразу после того, как набросал черновик рассказа «Да будет свет!», с которого начиналась его первая версия «Истории будущего» (два года спустя он перенес точку расхождения с нашей временной линии назад в прошлое, в XIX век, и связал ее с основанием Семейств Говарда, но в самых ранних рассказах точкой расхождения было изобретение солнечной энергетической панели Дугласа – Мартин). Его роман «Нам, живущим» все еще кочевал от одного издателя к другому, и эта история (ее самое первое рабочее название – «Капитаны и священники») должна была заполнить один из эпизодов в историческом фоне книги, вавилонский плен Америки под властью Неемии Скаддера и его преемников – Пророков. Светские гуманисты хотели вернуть страну и открыть истинное novo ordo seclorum[18] (в точности как Первая американская революция!).

Работа над повестью была отложена на лето, а пока Хайнлайн трудился над другими вещами – вносил правки в «Неудачника», которых требовал Кэмпбелл, посещал свой первый семинар по общей семантике, который вел граф Альфред Коржибски. А оставшееся время заняли попытки пристроить полдюжины других отвергнутых Кэмпбеллом рассказов. Только в августе он вернулся к этой вещи, теперь она называлась «Лоза и смоковница».

У Хайнлайна в то лето произошел писательский прорыв, и новое название повести отражало достигнутый им уровень писательского мастерства. Для прежних рассказов ему приходилось выбирать ту или иную мифологическую систему символов и образов. Неуклюжее «Прометей „несет факел“» (греческая мифология) превратилось в «Да будет свет!» (библейская). Либо то, либо другое. Но «Лоза и смоковница» имели отсылку на прощальное обращение Джорджа Вашингтона и были одновременно и библейскими, и патриотическими: цель и смысл либеральной демократии, по словам Вашингтона, состоит в том, чтобы избавить простых людей от обузы в виде принцев и прелатов, капитанов и священников. Цитируя Библию, Вашингтон дал свое видение свободного общества: каждый человек «будет сидеть под своею виноградною лозою и своею смоковницею, и никто не будет устрашать их»[19]. Так что в новом названии было и то и другое – и библейское, соответствующее теократии, показанной в начале истории, и революционно-патриотически-либеральное, сообразное светскому характеру Второй американской революции в конце повести. Хайнлайн все еще учился своему ремеслу, но он добился значительного прогресса в технике, и его техника уже была на голову выше обычных стандартов палп-фикшн. Тем не менее писать было настолько тяжело, что он получал от процесса очень мало удовольствия.

Эта вещь настолько точно вписалась в формат, который Кэмпбелл вырабатывал для журнала «Astounding», что он отбросил блестящее новое название, придуманное Хайнлайном, и заменил его максимально обобщенным, подходящим для научной фантастики в целом (так как все виды спекулятивной фантастики возникают в тот момент, когда рассказчик спрашивает себя: «Что будет, если?..» – а научная фантастика, в частности, продолжает этот вопрос в будущее: «…если это будет продолжаться?..»). Фактически Кэмпбелл был настолько впечатлен новеллой (объем рукописи был примерно 35 000 слов), что присвоил ей свою недавно придуманную категорию «Nova», которой отмечал существенные прорывы в научной фантастике. Хотя многие читатели были не согласны с выбором Кэмпбелла для очередной «Nova» – ведь читатели палп-фикшн весьма консервативны при выборе чтения, – «Если это будет продолжаться…» и «Слэну» ван Вогта, вышедшему позже в том же году, суждено было стать классикой современной научной фантастики, поистине знаковыми вещами эпохи Кэмпбелла. Это произведение закрепило статус Хайнлайна как одного из ведущих писателей-фантастов в тот момент, когда он имел в активе только четыре опубликованных рассказа, в самом начале его почти полувековой писательской карьеры.