системе забыли об этом сказать. Стоило цифрам отсчета обнулиться, как меня принудительно выкинуло.

— Строго у вас тут, — легко выбрасывая ноги из капсулы и садясь, поделился наблюдением я. — И на минуту не дали задержаться.

— Тому есть причины, мой друг, — развел руками док. — Простите, что не уведомил вас о них перед началом сеанса. Воя вина.

— Что-то серьезное?

— Конечно. Иначе система не контролировала бы трафик так жестко.

— Подробностями поделитесь?

— Тут нет никакого секрета, — пробормотал себе под нос Розенбаум, мигая фонариком мне в глаза. — Вы наверняка уже слышали, что количество операторов в проекте резко увеличилось?

— Народ болтал что-то в этом роде.

— Верно ваш народ болтал, — хмыкнул док, прикладывая электронный пульсомер к моей руке. — Во-первых, снизило планку начальной синхронизации до одного процента. Пришли к выводу, что раз она вообще возможна, значит, ее можно будет «раскачать» уже там, на месте. Тренинги, полигон и все такое…

— Логично.

— Угу. А во-вторых, появилось некоторое количество господ, готовых заплатить Компании за возможность побывать на иной планете. Совет директоров не стал отказываться от возможности принести Компании дополнительную прибыль. Естественно, все понимают, что эти господа не станут… как вы там говорите? Резать оргу? Вот-вот. Заниматься добычей ресурсов они не станут. Им вполне по средствам сразу приобрести все желаемое в залах модернизации.

— Донатеры, — кивнул я. — Тоже слышал.

— Донатеры? Пожалуй. Подходящее именование. Внесу в отчет, если вы не возражаете.

— Пф, — фыркнул я. Запретить-то все равно бы не смог. — Да ради Бога. И все? Причины две?

— Есть и третья, — слегка удивился моей догадливости доктор. — Касающаяся уже лично вас.

— Меня?

— Вас, и всех тех, кто подвел синхронизацию к планке в десять процентов.

— Так это дофига народа.

— Именно так, — не стал спорить Розенбаум. — Несколько тысяч.

— И что с нами не так?

— Все так. Но, понимаете⁈ Человеческий мозг — гибкий инструмент. Высоко адаптивный, я бы даже сказал. Иногда, даже излишне адаптивный.

— Что это значит?

— Ваш мозг привыкает к управлению телом, возможности которого значительно превосходят любое, даже самое развитое, человеческое. Чем выше эта самая, пресловутая, синхронизация, тем лучше ваш «центральный компьютер» справляется. Но потом, вы возвращаетесь, понимаете? А ваше тело, при всем моем уважении, особыми статями похвастаться не может. Да, вы отлично за ним следите. Но вы и андроид — это все-таки, птицы разного полета.

— Ну, я как бы и раньше это знал, — засмеялся я.

— Вы — да. А ваше подсознательное сравнивает, изучает. И, поверьте, результаты будут далеко не в вашу пользу.

— Мозг решит избавиться от тела? — продолжал веселиться я. Проблема казалась мне какой-то надуманной. Не стоящей выеденного яйца.

— Как вариант, — серьезно кивнул док. — Или попытается улучшить носитель. В любом из вариантов, боюсь, вам это не понравится.

— Другие операторы же как-то справились. Те, что давно десятку перевалил.

— Другие операторы не делали этого за считанные недели. Сколько вы уже в проекте? Месяц? Полтора? Ну пусть семь недель. Практически вы брали по проценту в неделю. А среднестатистический оператор, из тех, кто пришел раньше вас, делали то же самое гораздо, гораздо медленнее. Почти в два раза медленнее.

— Ну и что? Шевелиться нужно. Двигаться. Если не сидеть на попе ровно, система вознаграждает.

— Система — это сложная компьютерная программа. Не Бог! Понимаете? Она оценивает объективные данные. Не читает в душе, не подталкивает и не принуждает. Просто фиксирует. Я не первый раз слышу, как операторы, в некотором роде, обожествляют систему. Приписывают ей свойства, которых в ней изначально не заложено. Описан даже случай, когда мозг оператора решил, что время между сеансами — это сон. Представляете? Там, на экзопланете, он живет. А Земля ему просто снится. Хоть вы — будьте реалистом. Примите и поймите: управление носителем андроидного типа — это только работа. Вы не попаданец в тело робота на иной планете. Вы оператор. Наездник. Вы, ваш дом, ваша жизнь здесь, на Земле. Не там.

— Понял и принял, — смирился я. Подумалось вдруг, что лучше с ним, этим чудаком, во всем соглашаться. А то с него станется и еще больше ограничить мои сеансы. А я… А мне здесь нечего делать. Меня на этой планете ничто и никто не держит. Вроде жизнь была наполнена приключениями по самую маковку. Чего только со мной не происходило. Ан нет. Почему-то я впервые с юных лет здесь, в проекте, стал чувствовать, что живу. Что это и есть настоящая жизнь. То, чего я всегда хотел.

— В общем, нами было принято решение, вас несколько притормозить. Сделать все возможное, чтоб оставшееся до десяти процентов вы набрали плавно и осторожно. Дайте мозгу шанс верно расставить приоритеты. А мы, доктора проекта и ваш нейроимплантант, вам в этом поможем.

— Чип-то тут причем? — удивился я.

— Вы заметили, что процесс развертывания связей искусственного образования в вашей голове, и синхронизация с носителем, в процентном выражении, идентичны?

— Естественно.

— Не задавались вопросом: отчего это так происходит?

— Задавался. А толку? Я ни в нейрочипах, ни в роботах нефига не смыслю.

— Чип имитирует для мозга пребывание в сеансе, — выдал Розенбаум страшную тайну. — Он как бы посредник между мозгом и кибернетическим организмом. Таким образом мы создаем для мозга подмену. Понимаете? Вам подсознательно кажется, что вы управляете чипом, а не реальным кибером.

— Не очень понятно, но верю. Но раз чип эффективно спасает меня от проблем, может, нет нужды как-то ограничивать мои сеансы?

Доктор сурово поджал губы, строга на меня посмотрел и выдал:

— Вы начали говорить, как наркозависимый. Не замечаете?

Я аж дернулся, словно от пощечины. Это было… жестко. Даже жестоко.

В той среде, в которой я вращался последние два десятка лет, наркоманов не любили. Это, мягко говоря. Хуже отношение было только к лицам нетрадиционной ориентации. Причем — а мне довелось общаться и с коллегами по ремеслу из других стран — победное шествие толерантности в той же Европе или Америке только улицами больших городов и ограничивалось. В глубинке, или в старых семьях назвать человека транссексуалом — жестоко оскорбить.

Так вот. Наркоманы слегка до геев не дотягивали. Чуточку. Считались они даже не совсем людьми. Как бы людьми, но не совсем. Вроде того, что хоть они и выглядят, как обычные, на самом деле таковыми не являются. И виной тому — отсутствие воли. Наркоман не волен распоряжаться своей судьбой. Это за него делает вещество. И тогда логичным будет предположить, что вместо человека, именно с веществом и имеешь дело.

Но это что касается наркоманов обычных. Геймеры — люди, страдающие игровыми зависимостями — к таковым относятся опосредованно. Встречались мне такие — способные