требовал, чтобы к его возвращению с работы мы были дома: первое, что он делал, переступая порог, это мчался к колыбельке и тихонько что-то напевал своей маленькой куколке.

Я была так счастлива, что почти не замечала, что Андреас стал проявлять признаки беспокойства. Я получала от жизни максимум новых ощущений, открывая для себя все новые радости материнства и наслаждение, которое давала природа этого благословенного, солнечного уголка Европы. Однажды мы с Греком попали в настоящий шквал. Была суббота, мы уложили малышку, оставив ее под присмотром Пенелопы, и побежали искупаться. Погода была великолепной, и море походило на зеркало. Я любила барахтаться у берега, а Андреасу захотелось размяться и поплавать. В таких случаях я следовала за ним на такое расстояние, какое могла осилить, не почувствовав усталости. Через некоторое время я отстала и просто легла на спину, подставив лицо солнечным лучам. Даже не знаю, как я почувствовала, что в природе произошло какое-то изменение. Ветер был еще совсем слабым, но что-то в атмосфере уже происходило. Вдали, со стороны гор, виднеющихся с правой стороны горизонта, навстречу нам летела маленькая тучка. Мне стало неуютно, и я медленно поплыла к берегу, чтобы обрести почву под ногами и понять, где находится мой муж. Тучка, похоже, летела быстрее, чем я плыла. Пока мои ноги коснулись песка, она превратилась в довольно внушительную сине-черную кляксу, а еще через мгновение следом за ней показалась другая туча – похожая на крейсер, сметающий все на своем пути. В считаные секунды море вздыбилось мелкой, колючей волной, и вся его гладь покрылась белой пеной. К счастью, Андреас уже был неподалеку, он возвращался, и я нетерпеливым движением рук подгоняла его, призывая плыть быстрее. Когда он добрался до берега, море уже превратилось в бурлящий котел, а ветер дул с такой силой, что невозможно было говорить. Отдыхающие скрылись кто куда, мы спасались бегством последними. Джинсы и кроссовки Андреаса каким-то чудом уцелели, потому что были засунуты между камнями, а мой сарафан улетел далеко-далеко. Мокрые, подгоняемые порывами шквала, мы побежали домой, и именно в этот момент ставшее чернильно-черным небо разрезала страшная молния. Еще через секунду оглушительно загрохотал гром. Ветер нес мимо нас ветки, обрывки каких-то упаковок, чьи-то панамки. Дождь хлестал нас, как плетками, а мы, завороженные мощью стихии, вдруг застыли как вкопанные. Такое зрелище я видела впервые в жизни, и оно произвело на меня неизгладимое впечатление, ведь с того момента, как на сияющем небе показалась тучка, прошло всего несколько минут.

Я бы так и стояла, если бы Грек не дернул меня за руку, потянув за собой. «Простудишься!» – крикнул сквозь ветер он, и мы побежали домой.

Дома нас ждала перепуганная Пенелопа, которая затолкала нас обоих в душ и принесла махровые халаты. Пока мы смывали с себя стихийное бедствие, она приготовила чай с мятой, а Андреасу налила еще и стопочку рома. Дождь хлестал по окнам еще минут тридцать, после чего стих так же внезапно, как и начался. А к вечеру небо снова очистилось, и кроме мусора, которым засыпало все улицы, о шквале ничто не напоминало.

Грек видел, что я радуюсь любому природному явлению, с удовольствием изучая его, и все же набрался смелости разрушить мою эйфорию, сказав в тот вечер, что нам пора думать о возвращении в Россию. Я раздвоилась: мне очень хотелось увидеть папу, показать ему Кристину, но неизбежно возникали вопросы, которые не нравились моему мужу. Например, чем он будет заниматься, когда мы вернемся, сможет ли обещать моему отцу, что его имя больше никогда не будет связано с криминальными происшествиями. В конце концов мы поссорились. А на следующее утро приехала Агата и еще больше испортила мне настроение. Я не хотела, чтобы она смотрела на мою дочь, приближалась к ней. Эта девушка меня пугала, и мой трепет перед ней был необъясним.

О том самом дне мне невыносимо вспоминать и сейчас, и если какая-то картина возникает в памяти слишком уж отчетливо, я делаю отчаянное усилие воли, чтобы постараться прогнать мучительное видение. Некоторым людям, получившим страшный жизненный опыт, подобный моему, память дает снисхождение: оно называется ретроградной амнезией. Психика, не способная справиться с ужасом реальности, отторгает любые воспоминания того периода, который является для человека особенно болезненным. Почему на меня не снизошла такая благодать? Видимо, я ее не заслужила, ибо Господь до сих пор заставляет меня помнить тот день в самых мелочах. Утро, в которое мы с Греком, позавтракав, побежали искупаться. Море, теплое и идеально гладкое в тот безветренный день. Мы задержались на пляже дольше, чем планировали, была суббота, и мы никуда не торопились. Малышка находилась под присмотром, и мы решили угоститься нашим любимым лакомством – жареными кальмарами – на открытом воздухе. Мы знали одну пляжную таверночку, где кальмары были всегда наисвежайшими и где, кроме того, хорошо готовили наш любимый салат с баклажанами. Мы с аппетитом поели, еще раз искупались, постояли на берегу, чтобы обсохнуть, и пошли домой. В доме Димитракиса готовились к обеду, и Пенелопа даже слегка обиделась на то, что мы не в состоянии есть вместе со всеми ее выдающуюся мусаку. Мы не хотели обижать старушку, но сытную мусаку мы бы не осилили ни при каких условиях, поэтому мы заняли свои места за столом, но к блюдам не притронулись. Андреас выпил вина, я попросила фраппе, к которому пристрастилась за время жизни на Корфу. Кроме холодного взбитого кофе, Агата предложила мне попробовать белого вина, которое я щедро разбавляла водой. Это был какой-то новый сорт, вкус которого мне показался несколько странным. Мы с Андреасом завалились спать, Кристину я положила рядом с собой.

Дневной сон особенно сладок, если ты спишь рядом с окном, в которое врывается морской бриз, смешанный с острым запахом хвои. И еще слаще он, если по одну сторону от тебя растянулся на кровати любимый мужчина, а по другую едва слышно сопит драгоценный младенец – смысл жизни и центр твоей личной вселенной.

Когда я проснулась, Грека рядом не было, он вполголоса переговаривался с кем-то, свесившись через перила нашей террасы. Я посмотрела на часы и удивилась: обычно Кристина не дает мне спать так долго – просит есть. Блаженство мое было недолгим, внезапно тишина, царящая в комнате, испугала меня. Я поднялась на кровати и взглянула на свою девочку. Она была еще теплой, но мне было достаточно одной секунды, чтобы понять – она не дышит. В то же мгновение прервалось и мое