– Это… jumeaux? Twins? Это будет два?

– Да, двойняшки!

– Двой… нья… нет, не сказать! Совсем скоро, да?

– Да, в октябре!

– D'octobre! Ты бояться? Боится?

– Нет, не боюсь. У меня уже есть двое детей, я знаю, как это. А ты боишься?

– Я?!

– Какая у тебя неделя?

– Как ты… узнавать? А, Толья! Нет?!

– Нет, он не говорил. Я сама вижу.

– О! Ты как она, да? – Франсуаза показала на портрет. – Толья рассказать мне… рассказыва́ть. Я очень… ressembler à Valery? Да?

– Похожа, да… но…

Марина, близко разглядев Франсуазу, поняла, о чем говорил Анатолий: она была настолько другая по темпераменту, складу характера, по менталитету, что внешнее сходство переставало замечаться очень быстро. И глаза у Франсуазы были голубые, а светлые волосы – крашеные.

– А как ты думать… Ты же его знать, Толью? Как ты думать, он… меня выбрать… только потому… что я… как она, нет?

Глаза у нее стали наполняться слезами, и Марина улыбнулась: господи, сколько же ей лет? А Толе-то сколько? Пятьдесят? Пятьдесят пять?

– Я так не думаю. Я думаю – Толя тебя очень любит. Правда. Я это вижу. И ты на нее совсем не похожа. Внешне – да. Но внутри – ты другая. Понимаешь?

Марина старалась говорить короткими фразами, чтобы Франсуаза все поняла – та кивала на каждое ее слово.

– J'y suis! Внутри – это… âme? Soul?

– Душа, да. Другая душа.

Франсуаза показала на свою голову:

– Может быть, мне не надо быть… blonde? Я сама… иметь… cheveux châtains…

– Попробуй! А скажи, как девочки – приняли тебя? Мила? Кира?

– Да, Мила – да! Кира… Это… трудно. Il m’en coûte d’en parler…

– Понятно. Жаль. Франсуаза, могу я спросить, сколько тебе лет?

– À moi trente cinq ans! Thirty-five.

– Тридцать пять?

– А что? Ты думать, это мало для Толья? У нас с ним много… différence d'âge? Да?

– Я думаю, что для настоящей любви – как у вас с Толей – никакая разница в возрасте не помеха.

– J’y suis. Настоящий, да! Véritable льюбов. Merci, merci bien. Но где же он? Толья?

– Пойдем поищем…

Марина устала, и ей захотелось домой.

Пока они разговаривали с Франсуазой, их мужья тоже наводили мосты друг к другу. Анатолий сам подошел к Алексею – тот слегка напрягся, потом оба засмеялись.

– Я тебя еще не поздравил, – сказал Анатолий. – Волнуешься?

– Ужасно.

– Когда Валерия рожала, я напился. А ты вроде бы с Мариной был? Герой!

– Ну да, Ваньку вместе рожали. Герой – тот еще. Опозорился, сознание потерял.

– Не-ет, я так даже и не затевался. Слушай, а пойдем-ка выпьем, у меня такой коньяк есть! А как тебе моя?

– Красавица! Только уж больно похожа! Как ты это выносишь? Я бы не смог…

– Да она не так и похожа, это мы для вас выход устроили, а пострижется, свой цвет вернет – совсем будет другая! А с другой стороны… Ты знаешь, у меня такое чувство, что судьба мне второй шанс дает, понимаешь? Дубль второй! Ведь я так Валерию… А, ладно! Выпьем!

Они выпили и посмотрели друг на друга, усмехнувшись: ну что, мир?

– Ты прости меня, – сказал Лёшка, сам удивляясь, как легко эти слова сошли с языка. – За Киру прости. И за Марину.

– Да ладно, кто старое помянет! И ты меня прости – я ведь серьезно к ней подъезжал, к Марине-то! Да и кто бы удержался – такая женщина! Ты же меня поймешь, как мужик мужика?

– Ну да, – сказал Лёшка. – Как не понять. А ты меня поймешь, если я к твоей Франсуазе начну подъезжать? Как мужик – мужика?

– Только попробуй!

– А, не нравится!

Анатолий насупился, но потом, глядя на смеющегося Лешего, тоже засмеялся.

– Ладно! Забудем! – и налил еще.

– Хороший какой коньяк-то…

– А ты думал! Плохого не держим. А хочешь, закурим? У меня такие сигары есть! Ты таких небось и не курил никогда!

– Да я вообще никогда сигар не курил.

– Слушай, – Анатолий вдруг улыбнулся счастливой, совершенно мальчишеской улыбкой. – Моя-то! Тоже беременна, представляешь!

– Когда же вы успели?

– А, так все быстро завертелось! Пацана мне хочется, мальчишку! А то от этих девок с ума сойдешь! Милка еще туда-сюда, а Кира твоя…

– Да никакая она не моя! Что, всю жизнь будешь носом тыкать?!

– Ну ладно, прости! Я теперь понимаю – ты не особенно и виноват, она кого хочешь наизнанку вывернет. Что она вытворяла!

Тут Марина с Франсуазой наконец обнаружили своих мужей:

– А накурено-то! Фу! Лёш, и ты куришь? Ты же знаешь, меня тошнит от запаха табака!

– Все-все-все!

Анатолий побежал открывать окно, а Леший старательно замахал рукой, разгоняя дым.

– Ой, а напился-то!

– Марин, ну в кои-то веки! Мы с Толей…

– Вы с Толей! Вижу, какие вы с Толей…

– Ну, Мариночка, сестренка! Да не ругайся! Мы так хорошо посидели! Дай я тебя поцелую!

– Толья!

– Так, Франсуаза, забирай своего, а мы поехали домой!

– Пока!

– Пока, брат!

Марина только качала головой, глядя, как два бывших заклятых врага обнимаются и хлопают друг друга по спинам. Потом, с трудом собрав всех детей и все подарки, долго толпились в холле, одеваясь – Юля тоже собралась уходить, а Аркаша остался. «Что-то она мрачная – подумала Марина, – надо бы с ней поговорить». Ванька, как всегда, вопил, Лёшка сердился, Анатолий о чем-то разговаривал со Степиком, тот кивал, Франсуаза устало улыбалась, и Марина мимоходом сняла у нее начинающуюся головную боль…

– А вот и мы!

Дверь эффектно распахнулась, и все замолчали: на пороге стояла Кира, а у нее за спиной маячил какой-то растерянный мужчина, гораздо старше ее по виду. Марину замутило, когда она разглядела Киру, а от мгновенно протрезвевшего Лешего, стоящего рядом, пахнуло такой яростью, что она тут же взяла его за руку: Кира была одета, накрашена и подстрижена точно так же, как когда-то Марина – в тот памятный рождественский день, когда они страшно поссорились с Лешим. Разноцветные волосы, черные брючки, макияж…

– Знакомьтесь – это мой муж! Будущий! Да, козлик?

Козлик несколько побледнел – он явно не ожидал увидеть такую толпу народа, таращившегося на него в изумлении. Через мгновение все пришло в движение: Анатолий увел Франсуазу, Юля – детей, Марина посмотрела Кире в глаза, ничего там не увидела – хорошо закрывается! – и тоже пошла к выходу. А Леший попался: Кира подошла совсем близко – «козлик» растерянно топтался на пороге – и спросила: