Около девяти позвонила Сюзанна де Персан, позвала Рокси. Я могла и, наверное, должна была сообщить, что Рокси в больнице, но вместо этого я сказала, что она вышла. Потом я долго сидела, глядя на телефон и пытаясь сообразить, какое сейчас время в Калифорнии (около полудня). Меня подмывало поговорить с ними и успокоиться. Но их не оказалось дома. Я совсем забыла, что на этой неделе у них встреча любителей пеших походов в Йосемитском парке. К телефону подошел Бен, живущий у них студент.

— Нет-нет, ничего срочного, — соврала я.

В конце концов я все-таки известила одного человека о случившемся, того, я уверена, кто и должен, по мнению Рокси, знать в первую очередь, — Шарля-Анри. Само собой, он пришел в ужас, начал расспрашивать, сказал, что полностью в моем распоряжении.

— Mon Dieu[94], да она не в себе! Когда она была беременной Женни, тоже раздражалась от всякой мелочи. Где она сейчас? Я должен ее видеть. Это ей не повредит?

Не повредит, подумала я. У него сердце дрогнет, когда он увидит Рокси, да и она будет рада. Он немедленно приехал в больницу — внимательный, озабоченный и неотразимый в своей водолазке и джинсах, с живописно взъерошенными волосами. Понятно, почему Рокси его полюбила.

Она действительно любит его? Не примешивается ли к ее привязанности собственническое чувство, спрашивала я себя, ревность разъяренной львицы, не находящая выхода? Рокси вообще не любила терять, она поднимала весь дом на ноги, когда искала ненароком засунутую куда-нибудь сумочку или спортивные штаны. Конечно, свидание с бывшей любовью, лежащей без кровинки в лице, не вернет Шарля-Анри к ней, зато Рокси, увидев его, проникнется сознанием, что он все равно остается в ее жизни.

Уходя, Шарль-Анри остановился в коридоре и заговорил, вздыхая.

— Знаешь, она звонила мне, предупреждала. — Осунувшееся лицо его выражало озабоченность. — Но я никак не думал, что она решится. Она ведь и раньше угрожала. Вижу, я ошибся. Я мог предотвратить это, но вот… Конечно, это ничего не меняет. Ты только объясни ей, пожалуйста.

За его растерянностью и отзывчивостью чувствовалось полнейшее самообладание, абсолютная мужская уверенность, что их желаниям нет преград. Но это проявилось чуть позже, когда Шарль-Анри и доктор пришли, по-видимому, к общему мнению: если она звонила, значит, ожидала, что он спасет ее от смерти. Символический жест, только и всего.

Субботу и воскресенье Рокси оставалась в больнице. Ей постоянно давали какой-то бульон, содержащий калий и другую гадость. Она была угрюма, вернее — задумчива, словно старалась понять, что она сделала, или притворялась, что старается понять.

— Меня вдруг придавил груз бессмысленности, понимаешь? — говорила она. — Такое ощущение, будто не я что-то делаю, а за меня делают. — Говорила спокойно, голосом, полным удивления.

Но я не доверяла ее спокойствию. Говорят, что люди, помышляющие о самоубийстве, умеют хорошо притворяться. Они хотят остаться одни, чтобы сделать еще одну попытку, и потому притворяются, будто совершенно здоровы.

— Целый мир, весь этот ужас…

— Но почему именно в то утро, Рокси?

— Не знаю. — Голос ее дрожал от боязни, что ее снова захватят неясные темные побуждения, поднимающиеся из сокровенных глубин ее существа. — Обычное утро, как и все остальные. Накануне вечером я разговаривала с мэтром Бертрамом… На уме у меня был только развод, я думала, что не переживу эту процедуру… И когда проснулась утром… Нет, никакого приступа безумия, ничего такого, а холодная решимость… Мне казалось, сама логика подсказывает — зачем терпеть, мучиться?

Она надеялась, что успокоит меня, но я не могла отвязаться от мысли, что человек, которому показалось логичным совершить безрассудный поступок, может совершить его вторично. Значит, я должна быть все время при ней, Рокси нужен психиатр. Можно ли быть уверенным, что она не причинит вреда Женни и маленькому?

Видя мои сомнения, Рокси успокаивала меня:

— Я в порядке, Из, правда, в порядке. — И тут же добавила: — Это было глупо. Это никогда не повторится. — Действительно, после того разговора мы к этой теме не возвращались. Больше того, она даже сказала, поглаживая свой большой живот: — Знаешь, Из, мне нравится быть беременной. Забавно смотреть, как меняется твое тело. Такое ощущение, будто ты волшебник или фокусник. — Она сказала это так, словно ничего не случилось. И все же что-то странное виделось в ее глазах.

Может быть, ей просто хотелось попасть в больницу, чтобы за ней ухаживали, о ней заботились. Она казалась сейчас вполне довольной. Если бы не бинты на запястьях, которых с каждой перевязкой становилось все меньше, трудно было представить, что эта женщина недавно пыталась покончить с собой или пережила нервный срыв. Следующие два дня я постепенно теряла уверенность в том, что произошло на самом деле, да и Рокси начинала отрицать случившееся, ну, не то что отрицать, но делать вид, что все происходило не так, что это несчастный случай, как будто поскользнулась на коврике и упала.

Она взяла с меня обещание ничего не рассказывать Персанам и, верно, такое же обещание взяла с Шарля-Анри, потому что они ни разу не заговорили о самоубийстве. Она, очевидно, думала, что я уже позвонила родителям, но я этого не сделала. Она жаловалась, что не вынесет всего, что связано с разводом. Может быть, мне стоило предупредить об этом Персанов и просить их немного отложить бракоразводные дела? Я могла сослаться на крайние обстоятельства: Рокси в больнице, у нее нервный стресс, она не выдержит суда.

По зрелом размышлении я хладнокровно остановилась на версии схожести с судьбой Сильвии Плат. Чего я не понимала — это как глубоко Рокси переживает из-за «Святой Урсулы». Продажа картины означала бы, что, сделав ставку на новое, неизведанное, она осталась в проигрыше. Разводясь, она стала беднее, чем была до замужества. Она проиграла.

Самоубийство — не поступок, это повесть души.

М. Жуандо. «Семейные хроники»

В больнице говорили, что, вероятно, выпишут Рокси во вторник, но дали мне понять, что озабочены двумя проблемами — необходимостью постоянно находиться под наблюдением психиатра и опасностью осложнений при родах. Что касается ее душевного состояния, то доктора называют его «послестрессовым синдромом». Очевидно, есть люди, которые испытывают побуждение к самоубийству только раз в жизни, когда они не в силах перенести то, что происходит. Если такой человек, например, стоит в этот момент на мосту, то ему скорее всего удается покончить с собой. Если же у него нет реальной возможности немедленно сделать это, то побуждение проходит и по мере улучшения обстоятельств он продолжает терпеть тяготы жизни, как и все остальные. Вот почему «горячие линии» и вообще «неотложная помощь» рассчитаны на людей с одноразовым суицидным импульсом. Тем же, кто хронически находится в депрессивном состоянии, кто жаждет смерти и копит смертоносные пилюли, мало чем можно помочь. Так объяснил мне молодой симпатичный доктор.