Суверена окружал всё более многочисленный двор из высших сановников, или высокопоставленных служащих, должности которых были наследственными. Их выбирали из представителей знатных семейств, например, из рода Зих, который был при должностях ещё во времена Папака, или из рода Сурен — к нему принадлежал победитель Красса при Каррах: привилегии родственников этого аристократа не пострадали от того, что его самого убили. При дворе царил строгий этикет, и, приближаясь к суверену, следовало падать на колени и оказывать всевозможные знаки почтения. Богатство империи было огромно, дворец был роскошно отделан, а праздники — грандиозны. Когда монарх не воевал и не охотился, он пировал, слушал музыкантш и смотрел на танцовщиц. Охота, во всяком случае на крупную дичь, по преимуществу на льва, была строго его привилегией, как почти во всех традиционных обществах, и его охотничьи подвиги славились. Большим ежегодным праздником был Новый год, Новруз, который в Иране сохранился до наших дней. Ибн ал-Мукаффа в VIII в. якобы слышал, как персидские мудрецы передавали царские слова: «Вот новый день нового года, нового периода. Пусть то, что поглотило недавно прошедшее время, будет восстановлено». Царь на этом празднике устраивал приём, раздавал подарки и почётные одеяния и произносил первую речь. Вслед за ним говорили высшие сановники и пользовались этим случаем, чтобы прояснить свои взгляды на государство.

Монархи бывали преступниками, низкими людьми. Бывали и беспечными, занятыми только своими удовольствиями. Но, похоже, в основном они глубоко сознавали свою ответственность: Ардашир в завещании, дошедшем до нас только в виде недатированного арабского перевода, составленного в VII в. пахлавийского текста, признает, что трудно избежать «опьянения властью», но тем не менее пишет: «Тот из вас, кто будет царём, должен уважать Бога, подданных и самого себя [...]. Среди подданных есть те, кто приносит людям беду: это те, кто толкает царей на жестокие поступки». В другом месте он говорит: «Достоинства царя как такового отличаются от достоинств подданных: это могущество, уверенность, радость, способность властвовать над естественными склонностями к презрению, безрассудству, заносчивости и легкомыслию». И добавляет: «Нет для государя иного средства добиться, чтобы его почитали, кроме справедливого правления». Цареубийства и отцеубийства были у Сасанидов таким же бичом, как и у парфян, «царь и наследный принц люто враждовали меж собой», а братья, которые все притязали на власть, в любой момент могли вступить в вооружённую борьбу за неё. Чтобы предотвратить эту угрозу, суверен должен был в тексте, скреплённом печатью, назначить того, кому хотел передать трон.

Существование гаремов, где содержалось много жён под надзором евнухов, было правилом, но Ардашир видел в нём недостатки: «Когда женщины знают, что они заперты, они желают выйти и ищут всё новые возможности для этого». Надо ли их освободить? Монарх демонстрирует бесспорную заботу о них, когда пишет: «Женщины должны соглашаться на плотский акт, когда это нужно мужчине, хоть бы и без любви. Средство добиться этого заключается в том, что ему должны предшествовать созерцание, обоняние и осязание [...], [кстати,] как учит медицина, способствующие оплодотворению, каковое составляет цель соития полов, и в то же время делающие этот акт приятнее для активной и пассивной сторон». Женщинами нужно руководить, внушать им страх перед наказанием, в любом случае «меньший в самой глубине их души, чем страх перед грехом». Насколько можно судить, они имели довольно высокий социальный статус. Они могли занимать места на пиру (прекрасное изображение жены, пьющей вместе с супругом, есть на чаше из Балтиморского музея, VI—VII в.), вступать на трон или исполнять регентские функции, принимая титул Царицы цариц. Денак, мать Пероза и Ормизда III, около 458 г. царствовала. Буран, дочь Хосрова II, была царицей шестнадцать месяцев, а после неё недолгое время — её сестра Азармидухт. Разве без минимальной свободы и авторитета могла бы супруга Маздака продолжить дело мужа настолько успешно, чтобы великий министр Низам ал-мулк, посвятивший при сельджуках этому еретику одну из самых больших глав своей книги «Сиасет-наме», сохранил память о ней (гл. 46)?

В состав армии входили тяжёлая конница, облачённая в броню и состоявшая из представителей высшей знати; лёгкая конница, которую образовала средняя знать; орда мало пригодных к бою крестьян; воины, которых набирали в странах, платящих дань, — кушаны, эфталиты и армяне, похоже, очень ценимые; наконец, наёмники. В VI в. впервые отмечена данность, которая в дальнейшем стала правилом: среди последних появились тюрки. Их кочевые орды с давних времён устраивали набеги, и монархи поняли, что лучшее средство обезопасить себя от их грабежей — «предоставить им что-нибудь», «допустить их в нашу армию, чтобы им было на что жить». Впрочем, они отдавали должное силе и смелости тюрков и признавали, что опасаются: если последним не найти применения в Иране, они наймутся к византийцам, «которые в прошлом брали их на службу и посылали сражаться с нами». В конечном счёте тюрки заняли видные места в армии и в дипломатическом корпусе. Союза с ними стали искать и ради этого шли даже на браки, казавшиеся не очень почётными. Мы видели, что Хосров Ануширван женился на дочери одного из великих основателей империи тугю Истеми, и сын от этого брака стал царём по имени Ормизд IV (578-590) и по прозвищу Тюркзаде, «Дитя тюрчанки».

Если обычаи старого режима, а именно очень древнее деление на сатрапии, сохранились, то сама природа государства изменилась: царьков обуздали, и на смену феодализму пришёл централизованный режим, который обслуживала эффективная администрация, организованная так замечательно, что в дальнейшем она послужила образцом арабам. С иностранными державами установились постоянные дипломатические отношения. Упоминаются посольства тугю, хазар, эфталитов, китайцев, готов и, разумеется, римлян — с некоторыми из них мы уже встречались.

Общество делилось на четыре класса: класс рыцарей; класс жрецов, аскетов, хранителей храмов огня; класс писцов, астрологов и врачей; класс слуг, купцов и земледельцев, и никто не имел «надежды сменить класс». Стремление к радостям жизни, столь маздеистское, которое предполагало борьбу с нуждой и горем при помощи питания и радости, умеряло тенденции к аскезе. Средний класс был, похоже, слабо развит. Огромная масса подданных представляла собой бедное крестьянство, в немалой части обнищавшее. Оно должно было мириться со своим положением, ведь «упадок государства начинается, когда подданным позволяют заниматься чем-то другим, кроме традиционных занятий и знакомых им видов деятельности». Однако царь заботился о нём и в назначенные дни давал приёмы, чтобы воздать за злоупотребления властей и за насилия, какие совершали вельможи.

Упоминание астрологов и врачей подчёркивает значимость, какую придавали их наукам, перенятым в Месопотамии, Греции, Индии, но, видимо, математика или философия тоже должны были занимать большое место, судя по их удивительному и внезапному подъёму в мусульманскую эпоху, который предполагает долгую подготовку. Прямых свидетельств существования истории и литературы почти не осталось, кроме отдельных редких поэм, фрагментов популярных эпикоисторических сочинений, «трактата об игре в шахматы» и прежде всего Авесты, но мы можем оценить их значимость по переводам на арабский язык, по массе преданий, собранных великим поэтом XI в. Фирдоуси и другими авторами, такими, как Низам ал-мулк, пересказавший многочисленные анекдоты о Бахраме Гуре и Ануширване. Всё исчезло довольно загадочным образом и несомненно не случайно.