– Нет, – с надеждою сознался Ривалдуй.

– Тогда – объясняю: вы Шекспира не читайте, а все будет по-другому. Мы вас в «Отеллу» зашлем. Прямо – в самую рукопись. Там вы малость пооботретесь, разговоритесь, оглядитесь, а потом – р-раз! – и назад. На экзамен, значит. Тут всё и выложите. Как поняли, как вжили́сь. Какие проблемы, какие средствá. Идея, композиция и – характеры. Вы – очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?

– Не совсем, – поморщился Ривалдуй. – Я ж ни обычаев, ни языка не знаю…

– В Засыльнике всему научитесь, – махнул рукой декан. – Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.

– А когда лететь? – осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.

– Да прямо сейчас! Давайте-ка я вас провожу… Вы будете первый, – ободряюще подмигнул декан.

– А я стоять, что ль, буду, да? – высунулся из-за шкафа Пупель Еня.

– А темноты ты все боишься? – строго спросил декан, поправляя бороду.

– Боюсь, – сумрачно, но твердо сказал Пупель Еня.

– Тогда – стой. Ведь тьма веков… Театр! Приучайся.

Он вошел в полутемную пустую комнату, и голос из-под потолка наставил:

– Ступайте прямо, ничего не бойтесь, раскройте дверь и – до свиданья.

И тотчас неведомая сила вдруг сжала, скрутила его, неистово впихивая в букву, облекая в междубуквенную плоть, однако же не больно, разве что под мышками защекотало; вслед за этим что-то треснуло, дало ему хорошего пинка под зад, и тогда Ривалдуй, внезапно ощутив под левою ладонью рукоятку шпаги, быстро и уверенно шагнул в дверной проем, в который солнечно заглядывала улица острова Кипр, где обосновался сам Отелло-мавр с супругой Дездемоной.

Улица была широкая и не мощеная.

От силы двухэтажные, дома смотрелись неказисто и стояли тесно в ряд – почти сплошной стеной.

Проносившиеся мимо кареты и одинокие всадники поднимали ужасающую пыль, что мигом навело Ривалдуя на мысль: «Ну, совсем как у нас на Столбовом!»

Это было приятно.

Он двинулся вперед, глазея по сторонам.

Справа сразу четверо с остервенением дрались на шпагах; женщины, полоща юбки на ветру, бежали от греха подальше; зеленщики, булочники и прочий люд, одобрительно кивая, таращились на поединок.

На площади, в конце улицы, ссутулившись, торчала виселица, а вокруг галдела пестрая толпа, и голопузые детишки с упоением швыряли друг в друга конские лепешки, равнодушно принимая подзатыльники и оплеухи взрослых.

Ривалдуй блаженно зажмурился и, расправив плечи, подставил лицо под знойное солнце.

Это была его первая солнечная ванна в самой что ни на есть шекспировской эпохе.

И совсем недурно здесь, жить можно…

«Тьма веков, вот ерунда! – подумал он, ухмыльнувшись. – Да какая же тут тьма?! Это праздник, разгул, наслаждение. Ай да Кипр!»

Однако насладиться вволю он не успел.

– Я удавлю ее! Я прикончу эту шлюху! – вдруг раздалось за его спиной.

Краем глаза Ривалдуй заметил, как горожане, разом побросав свои дела, ретиво брызнули во все стороны, и в следующее мгновение увидел здоровенного чумазого детину, потного и голого по пояс, однако при шпаге, в оранжевых штанах и голубых ботфортах.

Детина жутко звенел шпорами, потрясал кудлатой головой с массивной золотой серьгою в левом ухе и, размахивая руками, мчался посреди улицы, как тяжелый бомбардировщик по взлетной полосе.

От него шел пар и завивался в кольца.

Улица притихла.

– С дороги! – властно скомандовал детина. – Скручу, зарублю, и вообще!..

– Здрасьть! – презрительно ответил Ривалдуй и машинально шаркнул ножкой. – Попробуй-ка – тронь! Я ведь и шпагой могу. Ткну – и всё тут.

– Уйди, нечестивец! – предупредил трагически чумазый. – Не становись поперек страсти. Я, мавр Отелло, убью свою Дездемону!

– Ну и дурак, – рассудительно заметил Ривалдуй. – Совсем дурак.

– Оскорблять?! – побелел роскошный мавр.

Ривалдуй пригляделся к его кулачищам и мудро решил, что шпага сейчас только помешает.

Он отшвырнул ее и занял боксерскую стойку.

Отелло было притормозил, удивленно хмыкнул – и тотчас кинулся на Ривалдуя.

Первый же удар сшиб его с ног и заставил ненадолго потерять сознание.

Будучи от природы человеком добрым и незлобивым, Ривалдуй растолкал Отелло, отряхнул пыль с его дорогих генеральских штанов и помог встать.

Потом дружески, как на каком-нибудь соревновании, пожал противнику руку.

– Надо было печень прикрывать – вот так, – отечески посоветовал Ривалдуй.

– Но я убью ее, – уже не столь уверенно сообщил мавр. – Где это видано…

– Не горит, не горит, не горит, – с поспешностью заверил Ривалдуй, зорко оглядываясь по сторонам. – Никуда она не денется. Поверьте мне. А вот по стаканчику-другому сейчас совсем неплохо б пропустить… Для крепости организма… Сами до трактира дойдете или скорую позвать?

– Дойду, – сумрачно кивнул Отелло. Он глубоко вздохнул и принялся выковыривать песок из уха. – Что же это вы на меня напали?

– Не терплю неуважительного отношения, – признался Ривалдуй. – Я человек деликатно воспитанный. Мне еще мама говорила…

– Если мама – ну, тогда… – развел руками мавр. – Что, и вам перепадало в детстве?

– Да уж… – Ривалдуй невольно покраснел. – Я не люблю об этом вспоминать.

Сзади раздались негромкие голоса, взявшиеся было обсуждать увиденное.

Отелло резво обернулся и скорчил страшную рожу, отчего зеваки, начавшие понемногу стягиваться со всех сторон, мигом снова разбежались.

– Презираю свидетелей, – важно разъяснил Отелло. – За ними нужен глаз да глаз!.. А может, во дворец ко мне пойдем? Там тоже…

– Ну, нет, не согласен, – возразил Ривалдуй. – Вы, я полагаю, сразу гробить жену свою побежите, а потом уж какой разговор? А у меня к вам много вопросов… Так что давайте лучше – в какой-нибудь кабачок, тихо-мирно посидим, выпьем, поболтаем, а там, глядишь…

Он залихватски подмигнул.

– Она мне изменила, – пожаловался мавр. – Надоел, говорит, ты мне, чумазый…

– Так вот прямо и сказала? Прямо в лоб? – всплеснул руками Ривалдуй. – Да неужели? Возмутительно! Нет слов! О, женщины, где ваша деликатность?!. Я бы тоже рассердился. Скажи она мне только: ты, разэтакий-сякой…

– А что, вас тоже называли? – встрепенулся мавр.

– Конечно, нет! Смешно. Они же понимают, что я и грубое обращение… Несопоставимо!

– И откуда вы такой? – удивился мавр.