темы «Штумпф – Гуссерль» есть один аспект, от которого совсем нельзя отвлечься: это трактовка понятия «феномен» и «феноменология» (восходящая у Штумпфа, а сначала и у Гуссерля к учению Франца Брентано). Но тому материалу, который обсуждается в моей первой книге, она не вполне релевантна: в ранних сочинениях Гуссерля и в работах Штумпфа этого периода она не выдвигается на первый план. Как она появляется в ФА, будет показано далее при нашем анализе соответствующих страниц этой работы. А вот когда Гуссерль изобретет свою, новую феноменологию и когда размежевание с Брентано (в частности и в особенности вокруг понятия «феномен») четко встанет в повестку дня, Гуссерль зафиксирует также и свое размежевание с теми размышлениями и идеями Штумпфа, которые касались именно феномена и феноменологии.[101] Штумпф тоже сформулирует критические возражения против трансцендентальной феноменологии. Однако это уже другая глава, другие исторические страницы истории гуссерлианства…

Глава 3. Главные идеи Б. Больцано: предложения и представления «сами по себе»

Когда Гуссерль в ФА попытался соединить логику, философию, психологию и математику, причем отнести этот синтез не к каким-либо чисто субъективным результатам, а к числам, числовым понятиям и т. п., то есть к объективным научным достижениям, то он вовсе не был первооткрывателем. Не уходя далеко в историю мысли, можно вспомнить о крупном, уже хорошо известном ко второй половине XIX века чешском математике, философе, логике Бернарде Больцано (Bolzano, 1781–1848). В его работах, в частности, нашли свое объединение «предложения, положения сами в себе» и «представления» (Vorstellungen). Поэтому и в ФА, и в ЛИ Гуссерля употребление понятий «представление», «созерцание», «усмотрение» могло соотноситься с больцановскими изысканиями. При этом уже можно было опереться не на одних психологов, которым вроде бы по определению полагалось говорить о «психических актах», но и на математиков и логиков. А ведь Больцано слыл самым ярым «платонистом», защитником безличных, совершенно «чистых» истин в себе – и вдруг вся эта паутина тончайших, скрупулезнейших сопоставлений логического, понятийного и чувственно-созерцательного ряда! Уж не был ли Больцано не «платонистом», «онтологистом», а ранним психологистом?

Все эти проблемы требуют тщательного и конкретного подхода.

Прежде всего надо затронуть вот какой вопрос: когда и как Гуссерль узнал об идеях Больцано? Это случилось довольно рано, ещё в студенческие годы. Примечательным и ценным для Гуссерля моментом лекций Ф. Брентано, которые он слушал в Вене в зимнем семестре 1884/85 годов, было то, что учитель привлекал к глубокому рассмотрению работы Б. Больцано, математические, логические и философские. В своих «Воспоминаниях о Франце Брентано» Гуссерль писал: «В лекциях по элементарной логике он (Брентано) особенно подробно и в очевидно новой форме анализировал дескриптивную психологию континуума (continua) с глубоким возвращением к “Парадоксам бесконечного” Больцано, а также с различением ясных и неясных, отчетливых и неотчетливых, собственных и несобственных, конкретных и абстрактных представлений». А. Осборн (на основе личных бесед с Гуссерлем) отмечал: «Среди философов, с работами которых Брентано познакомил Гуссерля, был Бернард Больцано».[102]

Очень важно подчеркнуть: впервые познакомившись с идеями Больцано через их изложение Францем Брентано, Гуссерль как бы получил их уже в сплаве математических и логических размышлений о бесконечном, о континууме и тонких «дескриптивно-психологических» различениях, касающихся сферы представлений (Vorstellungen).

И ещё одно фактическое обстоятельство должно быть упомянуто. Увлекшись работами Лейбница (читая их в издании И. Эрдманна), Гуссерль к началу 90-х годов, т. е. ко времени написания ФА, испытал также и влияние работ Лотце, в частности его интерпретации идей Ламберта и Больцано.

Возможно, тот факт, что идеи Больцано вошли в мыслительный мир Гуссерля опосредованно, через их переработку у Брентано и других авторов, объясняет отсутствие прямых ссылок на Больцано в ФА. Поскольку же в ФА отражается (вопреки расхожему мнению интерпретаторов) не подвластность Гуссерля позиции Брентано, а следы нарастающего отчуждения от его концепций (что будет показано при подробном анализе книги), постольку и влияние других учений, опосредованное брентановскими интерпретациями, объективно оказалось приглушенным. Вместе с тем в этой работе Гуссерля (во второй части) есть маленький раздельчик о «числах самих по себе» (Zahlen an sich). Еще важнее то, что при использовании приема, состоящего в прослеживании «спонтанной параллельности» идей (этот термин заимствован мною у Р. Отто) можно обнаружить немало общего между ходами мысли у Больцано и Гуссерля. Причем не только в ЛИ, но и в ФА (несмотря на отсутствие там прямых ссылок на Больцано). Косвенным подтверждением значимости идей Больцано для становления идей будущего основателя феноменологии служит следующий факт. В 1908/09 годах – под решающим воздействием Гуссерля – философский факультет Геттенгенского университет учредит специальную премию для тех, кто – имея в виду логические теории, развитые Больцано во II томе «Наукоучения» – займется исследованием новейших проблем логики.[103]

С моей точки зрения, можно прочертить несколько линий (больше) объективного теоретического и методологического воздействия идей Больцано на раннего Гуссерля, из которых здесь и теперь будут обсуждаться проблемы и решения, наиболее существенные для ФА, как и для других гуссерлевских работ, написанных до ЛИ и их контекста.

1. Само соединение двух подходов, один из которых может быть назван (скорее) логическим, философским, а другой (скорее) психологическим, было характерной чертой концепции Больцано. Это резко выделяло его произведения и идеи из ряда чисто математических, логических размышлений. Правда, и в работах некоторых математиков можно было порой встретить ссылки на представления и другие созерцательные структуры, да и вообще отсылки к операциям сознания. Но такие ссылки и отсылки были редкими и почти никогда не определяли сущности их теорий. А вот у Больцано тема именно представлений придвигается к самому центру его теоретических размышлений.

2. Важнейшим шагом мысли Больцано было выделение особого класса представлений – «представлений самих по себе» (Vorstellungen an sich) – при отличении их от «чисто субъективных» представлений. Понятно, почему Брентано так отличал и так ревностно пропагандировал идеи Больцано: это соответствовало направленности его собственной поистине утонченной работы над различением, классификацией, описанием мира «представлений» под самыми различными углами зрения. И только странный снобизм некоторых современных интерпретаторов помешал и все ещё мешает высоко оценить теоретическую значимость соответствующих размышлений Брентано, высокомерно и ошибочно на мой взгляд, зачисляемых по ведомству «психологистических заблуждений».

3. Другим теоретическим шагом, объективно созвучным последующим усилиям Гуссерля, в том числе и в ФА, является осмысление и описание у Больцано научных понятий – прежде всего математических и логических – как «предложений, положений самих по себе». Эта концепция Больцано была хорошо известна математикам и в целом соответствовала их устремлениям, мотивациям, онтологическим предпочтениям. Что бы ни говорили о «психологизме» ФА отдельные