Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эйден кивает.
– Никаких телефонных звонков?
– Нет.
– Сообщений?
– Нет.
– Имейлов? Писем? Открыток?
– Прости.
– Голубиная почта?
– О, не имею ничего против голубей.
– Ну слава богу, хоть что-то, – с улыбкой говорит Эйден.
– Эйден…
Клэр хватает его за толстовку и тянет на себя. Где-то внутри нее движется целый поток слез, они наворачиваются на глаза и встают комом в горле. Скоро их будет слишком много. Какие бы плотины ни существовали, какие бы стены ей ни удалось воздвигнуть, они наверняка рухнут, и все многочисленные пустоты ее сердца будут затоплены. Изо всех сил Клэр борется с ними, потому что есть еще вещи, которые нужно сказать, и она не переживет, если все случится сумбурно.
Но в этот миг она уже не может с собой совладать.
– Я не… – начинает Клэр и тут же осекается.
Эйден лишь кивает:
– Я тоже.
– Я бы хотела…
– Знаю. И я.
Тут Клэр сдается, бросается в его объятия и опускает голову ему на грудь. Слушая ровное биение его сердца, она понимает, что осталось лишь одно, что по-настоящему имеет значение.
– Я люблю тебя, – говорит она, и эти слова ей удается произнести ясно и четко, потому что это правда.
Клэр слышит улыбку в его голосе, когда Эйден отвечает:
– И я тебя лю.
– Замолчи, – приказывает она, но они уже оба смеются.
Клэр запрокидывает голову, и Эйден целует ее в последний раз. Это еще один их «первый раз» – то, что она не учитывала, когда составляла свой список. Их первое «прощай».
– Хорошей дороги, – говорит Эйден, когда они отстраняются друг от друга.
Этого хватает, чтобы она (наконец) не выдержала. Клэр ничего не может с собой поделать, она начинает плакать, безуспешно смахивая слезы, и никак не может остановиться. А все из-за таких обычных слов, сказанных в момент, который кажется фантастически нереальным.
Когда приходит ее черед, Клэр справляется так себе.
– Я буду скучать по тебе, – говорит она Эйдену, задерживаясь еще на секунду, хотя машина уже выпускает пары, дождь льет стеной, и конец – конец их романа – уже наступает, несется на них, словно грузовой поезд, шумный и стремительный, и его грохот стучит у нее в ушах.
Эйден еще раз целует ее в макушку, и она еще несколько секунд цепляется за его руку, прежде чем отпустить. Когда Клэр все-таки отпускает его, то боится поднять глаза, уверенная в том, что тогда точно никуда не уедет. Она расправляет плечи, делает вдох и выдох, а потом идет к машине и забирается внутрь. Сердце бешено стучит в груди, а слезы смешиваются с дождем на ее лице.
– Ты в порядке? – спрашивает мама, когда Клэр закрывает дверь. Но Клэр не знает, как ответить, потому что она в порядке и не совсем, потому что она застряла где-то между концом и началом, и единственный, кажется, способ выбраться оттуда – это двигаться дальше.
Поэтому Клэр кивает.
– Поехали, – говорит она, и Бинго залезает к ней на колени, виляя хвостом.
Машина трогается с места, они выезжают с подъездной дорожки, и собака смотрит в залитое дождем окно на Эйдена, в отличие от Клэр, которая не может заставить себя сделать это. Но как только они оказываются на улице, у нее вдруг возникает непреодолимое желание увидеть его еще раз, и она, передумав, поворачивается на сиденье, стараясь рассмотреть его между коробками, сваленными сзади.
Эйден, конечно, все еще там, стоит под дождем и смотрит, как они уезжают. У Клэр появляется чувство, что она оставила с ним частичку своего сердца, две половинки которого были растянуты между ними, словно тянучка. Она поднимает руку, и он делает то же самое, и так они застывают, словно в замедленной версии прощания.
Клэр знает, что будь это другая история, все было бы иначе. Если бы это был фильм, она бы крикнула отцу, чтобы он остановил машину, а затем, под скрежет тормозов и визг шин, выскочила бы на улицу и побежала по мокрой от дождя улице, чтобы сказать Эйдену одну важную вещь.
Но больше нечего говорить. За последние двенадцать часов они истратили все слова – все скопом, до последнего, – как пара игроков, сбрасывающих все фишки, не думая о завтрашнем дне.
И теперь Клэр понимает: единственное, что им осталось сделать, – это идти дальше и найти еще истории, начать новую коллекцию приключений и воспоминаний, а потом хранить их как лучшие из всех сувениров, чтобы однажды, если им действительно повезет, вернуться с ними домой.
Эпилог
В почтовом отделении мужчина за прилавком пробегает глазами по квитанции Клэр, а потом исчезает в задней комнате, чтобы принести коробку. Позади нее длинная нетерпеливая очередь, но нетерпеливее всех Клэр, которая стоит на цыпочках, вытягивая шею, чтобы посмотреть, что ей прислали.
Дело не в том, что она до этого никогда не получала почту – когда вы учитесь в колледже в паре часов езды от ближайшего крупного города, то рано или поздно начинаете делать бо́льшую часть покупок через интернет. Но с начала ее учебы прошлой осенью Клэр по пальцам одной руки может пересчитать количество неожиданных посылок.
В сентябре было две от мамы, почти сразу же после ее переезда: одна – с конфетами и фотографиями, другая – с вещами, которые она забыла взять. А затем еще две на ее день рождения в октябре, в том числе одна от Стеллы, в которой был старый словарь с тщательно обведенными кружком словами типа: «наперсник», «взаимопонимание» и «товарищество». (Клэр подозревала, что за этим скрывалось нечто большее, чем просто расширение ее словарного запаса.)
На этом, пожалуй, и все.
Так что когда мужчина наконец возвращается с квадратной коробкой и тяжело опускает ее на прилавок, Клэр изо всех сил сдерживается, чтобы не схватить ее, пока он заполняет форму.
– Камни? – изумленно спрашивает мужчина, записывая что-то.
– Э-э-э?
– Кто-то прислал вам камни?
Клэр качает головой:
– Сомневаюсь.
– По ощущениям, это именно они.
Мужчина подталкивает к ней коробку, и когда Клэр поднимает ее, то понимает, что он прав. Она тяжелее, чем выглядит, и ей приходится перехватить посылку, потому что пальцы соскальзывают из-за веса.
Клэр доходит до конца переполненного коридора и только тогда позволяет себе взглянуть на этикетку, хотя к тому моменту это уже не нужно: стоило ей взять коробку, как она уже точно знала, от кого она и что внутри.
Тем не менее у нее перехватывает дыхание, когда