— Я заеду к тебе, как только устроюсь. Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Крейг. — Не пропадай, Сэм.

— Куда я денусь. — ответил Сэм, протягивая руку, и мужчины обменялись коротким рукопожатием.

— Хамба гашле, — сказал Сэм. — Счастливого пути.

— Шала гашле, — ответил Крейг. — Счастливо оставаться.

Крейг завел «лендровер» и вернулся на дорогу, по которой они приехали. Проезжая под тюльпанными деревьями, он посмотрел в зеркало заднего вида: Сэм стоял посреди дороги, с сумкой на плече, глядя вслед машине. Сердце Крейга сжалось: они с Сэмом были вместе с незапамятных времен.

— Я обязательно что-нибудь придумаю, — решительно повторил он.

Как обычно, на вершине подъема Крейг снизил скорость, предвкушая, как откроется вид на ферму, и вздрогнул от неожиданного разочарования. Баву заменил кровлю из сухой травы тускло-серыми листами асбеста. Разумное решение, ничего не скажешь, ведь достаточно одного выстрела из гранатомета, чтобы трава полыхнула не хуже праздничного фейерверка. И все-таки Крейгу такая перемена не понравилась — как не нравилась и вырубка окружавших дом деревьев, которые мешали вести оборонительный огонь. Зуга Баллантайн, дед Баву, построивший Кингс-Линн в девяностых годах девятнадцатого века, посадил джакаранды, с которых весной на лужайки дождем сыпались синие лепестки. Деревья пришлось срубить, и теперь на их месте стоял десятифутовый забор из металлической сетки и колючей проволоки.

Крейг свернул в небольшую впадину позади хозяйского дома: здесь расположились склады, офисы и механические мастерские, которые были сердцем огромной фермы. Не успел он и полпути проехать, как в дверях мастерской появился долговязый мужчина и, подбоченясь, стал наблюдать за приближающимся «лендровером».

— Здорово, дед! — сказал Крейг, выходя из машины.

Старик нахмурился, скрывая радость.

— Сколько раз тебе говорить: не называй меня дедом! Не хватало еще, чтобы люди подумали, будто я старый!

Тело Джонатана Баллантайна, прожаренное и высушенное солнцем, напоминало родезийский деликатес — бильтонг, полоски вяленой дичи. Казалось, что если его разрезать, то не кровь потечет, а пыль посыпется. Тем не менее в зеленых глазах по-прежнему поблескивал огонек и густые белоснежные локоны падали до плеч. Джонатан Баллантайн гордился своей шевелюрой, каждый день мыл и расчесывал волосы серебряными щетками, всегда лежавшими на ночном столике возле его кровати.

— Извини, Баву! — Крейг использовал имя, данное Джонатану матабеле и означающее «овод».

Он пожал прохладную костлявую руку деда, обтянутую сухой кожей, однако сохранившую крепость.

— Опять тебя с работы выгнали, — упрекнул Джонатан.

Челюсти у него были вставные, но прекрасно подогнанные, и рот не казался запавшим. Дед тщательно ухаживал за зубами, сиявшими такой же безупречной белизной, как и серебристая борода и шевелюра — это был еще один предмет его гордости.

— Нет, я сам уволился, — запротестовал Крейг.

— Тебя выперли.

— Ну, почти, — признался Крейг. — Не успели немного: я сам заявление написал.

Он в общем-то не удивился, что дед уже знал о последней неприятности в жизни внука. Никто не мог с уверенностью определить, сколько лет Джонатану Баллантайну, — Крейг считал, что ему должно быть за восемьдесят, другие давали не меньше ста. В любом случае возраст не мешал старику всегда быть в курсе всех событий.

— Подбрось меня к дому, — потребовал Джонатан и легко вскарабкался на высокое пассажирское сиденье. — Я поставил на лужайке у входа еще десяток мин, — похвастался он новыми улучшениями в системе обороны фермы.

Каждая осколочная мина представляла собой десять килограммов пластиковой взрывчатки, заложенных в цилиндр с металлическими осколками, который подвешивался на треноге, — детонация производилась электрическим выключателем, установленным в хозяйской спальне. Джонатан страдал хронической бессонницей, и Крейг представил себе безумную картинку: старик, одетый в ночную рубашку, сидит ночь напролет, держа палец на кнопке и надеясь, что какой-нибудь террорист подойдет достаточно близко. Эта война добавила деду лет двадцать жизни: Джонатан так не веселился со времен битвы при Сомме в Первую мировую, когда одним чудным осенним утром забросал гранатами сразу три пулеметных гнезда немцев, за что и получил Военный крест. Крейг подозревал, что первым делом всех новобранцев-партизан ЗИПРА учат держаться как можно дальше от Кингс-Линн и его сумасшедшего хозяина.

— Если нападут из-за холма, то я дам им пройти на минное поле, а потом обстреляю продольным огнем… — Поднимаясь по ступенькам веранды, он все еще объяснял планы отражения атаки, размахивая руками, и закончил туманным намеком: — Я только что изобрел секретное оружие и хочу испытать его завтра утром. Можешь посмотреть.

— С удовольствием, Баву, — поблагодарил Крейг с сомнением в голосе: в результате предыдущих испытаний вылетели все стекла в окнах кухни, а повар-матабеле получил ранение.

Крейг последовал за дедом на широкую тенистую веранду, увешанную охотничьими трофеями: рогами буйволов, антилоп куду и канна. По обеим сторонам входной двери, ведущей в столовую, стояли гигантские слоновьи бивни — такие длинные и изогнутые, что их кончики почти соприкасались под самым потолком.

Проходя мимо, Джонатан рассеянно погладил один из бивней — постоянные прикосновения в течение десятилетий оставили на толстой желтой кости отполированное пятно.

— Налей-ка нам по стаканчику джина, — велел дед.

Он перестал пить виски в тот день, когда правительство Гарольда Уилсона ввело санкции против Родезии: отказ покупать виски был личной местью Джонатана Баллантайна и попыткой разрушить экономику Британии.

— Да тут одна вода! — недовольно заявил дед, отведав приготовленной внуком смеси.

Крейг послушно добавил в его стакан джина.

— Вот теперь сойдет! — Джонатан уселся за письменный стол, поставив хрустальный стаканчик на медное пресс-папье, обтянутое кожей. — Ладно, рассказывай, что на этот раз приключилось. — Он внимательно посмотрел на Крейга.

— Баву, это долгая история. Не хочу утомлять тебя скучными подробностями.

Крейг сел в глубокое кожаное кресло и с преувеличенным вниманием принялся изучать обстановку комнаты, хорошо знакомой с детства: читал названия книг на толстых сафьяновых переплетах, изучал коллекцию голубых шелковых ленточек, которыми награждались племенные быки Кингс-Линн на всех сельскохозяйственных выставках, проводимых к югу от