В тот день Беспалый-младший пришел неожиданно рано. Он крепко пожал отцу руку и молча прошел в комнату.

— Отец, — сказал Александр, сев в мягкое кресло и похлопывая ладонями по подлокотникам. — Сегодня я узнал кое-что… Ты мне мало рассказывал о своей прошлой жизни, а она ведь, оказывается, у тебя была непростой.

Беспалый— старший нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ведь знаешь Муллу? — спросил в лоб Александр.

Тимофей Егорович мгновенно сгорбился и как-то усох, на глазах превратившись в глубокого старца, разбитого множеством болезней.

— Ах вот оно что! А Мулла у тебя еще сидит?

— Сидит, куда ж ему деться. Он на зоне смотрящий. То есть, конечно, смотрящий номинально другой заключенный, но Мулла — самый авторитетный. Ты давно с ним знаком?

— Давно. Муллу я знаю… с конца двадцатых. Мы с ним были когда-то большие друзья. Записано ли у вас в деле, что его настоящее имя Заки Зайдулла?

Мы когда— то вместе беспризорничали в Москве. Я же не всю жизнь командовал этой колонией. Мне тоже пришлось хлебнуть лиха вот так! -Старик чиркнул большим пальцем по сморщенной шее. — Я сиротой рос. Приходилось даже воровать — с голодухи чего не сделаешь!

— Отец, ответь мне еще на один вопрос, — осторожно произнес Александр.

— Слушаю тебя.

— Когда ты потерял пальцы на левой руке? Тимофей Егорович нахмурился. Он даже не попытался скрыть, что вопрос ему неприятен. Сын невольно задел незажившую рану в его сердце.

— Мулла тебе и об этом рассказал?

— Да.

Тимофей Егорович тяжело вздохнул:

— Ты можешь сделать мне одолжение, Сашок?

— Все, что угодно, отец!

— Я хочу встретиться с Муллой. Устрой мне с ним свиданьице.

— Сделаю, отец!

Тимофей Егорович Беспалый проработал в Североуральской колонии без малого сорок лет. При нем строились новые бараки, вышки, ограда, и зона превратилась в крепость, способную выдержать многомесячную осаду. Здесь ему были знакомы каждый столб, каждая доска, и он никогда не думал, что ему придется входить в зону в качестве посетителя.

— Пойдем ко мне в кабинет. Там ты почувствуешь себя увереннее. — И Александр повел отца по длинному коридору, по которому гулко раскатывалось эхо шагов. — Насколько мне известно, это был и твой кабинет. — Он распахнул перед Тимофеем Егоровичем тяжелую металлическую дверь.

Беспалый— старший на мгновение остановился на пороге.

— Дела давно минувших дней… — отозвался он каким-то чужим голосом.

Это помещение ему было очень хорошо знакомо. Было время, когда он являлся сюда в первый понедельник каждого месяца, садился за стол и терпеливо дожидался, когда введут заключенного.

Ровно в двенадцать ноль-ноль дверь открывалась, и в сопровождении двух охранников-старослужащюм приводили «полосатика». В те годы Тимофей Егорович был лагерным палачом и приводил в исполнение смертные приговоры. Его всегда удивляло, что смертники умирали без борьбы, они выглядели отрешенными и безучастными ко всему. Впрочем, если разобраться, ничего странного в этом не было, — они уже настолько привыкли к мысли о близкой смерти, что пулю в затылок воспринимали как долгожданное освобождение.

Последний расстрел Тимофей Егорович помнил так отчетливо, словно он состоялся не сорок лет назад, а накануне вечером. В тот день он облачился в парадный китель с орденскими планками. Так майор Беспалый одевался только по праздничным дням. А тот день был именно таким. Тимофей Егорович собирался в командировку в Москву…

В Североуральск смертников привозили со всего Союза. Среди заключенных беспаловская зона пользовалась дурной славой. Прежде чем войти в нее, каждый зек трижды крестился и шептал про себя молитву.

Смертники занимали длинную вереницу камер в подвале административного корпуса. В корпусе всегда царила тишина — присутствие смерти на всех действовало угнетающе, и даже караульные, которые, казалось, должны были бы привыкнуть к еженедельным казням, общались между собой вполголоса.

Тимофей Беспалый три года совмещал обязанности начальника лагеря и палача. О его второй должности знал весьма ограниченный крут лиц, но и с них была взята подписка о неразглашении. Даже супруга Беспалого, тихая Антонина Сергеевна, не подозревала, по какой причине ее муж каждый понедельник задерживается на службе, домой является таким усталым и сразу выпивает две рюмки водки.

Тимофей Егорович старался по возможности не встречаться заранее со своими клиентами, даже не всегда прочитывал их дела, но непременно перед каждой акцией выпивал стакан водки.

В тот день майор тоже не пожелал изменить установившейся традиции и из тяжелого граненого графина налил себе полный стакан. Он посмотрел на часы: через шесть минут должны были привести смертника. На столе лежала толстая папка с его делом, однако знакомиться со злодеяниями приговоренного майору не хотелось. Тимофей Егорович знал о том, что другие исполнители прочитывают дела приговоренных сознательно, чтобы разжечь в своей душе ненависть. Беспалый не нуждался в этом: он знал, что за каждым из смертников тянется длинный шлейф кровавых преступлений и что сам он всего лишь карающая десница судьбы, которая должна поставить крест на никчемной жизни.

Тимофей Егорович выпил водки. Закусывать хмельное зелье не стал, только взял с тарелки тоненький ломтик соленого огурчика и с удовольствием его сжевал. Потом он открыл ящик стола, в котором лежал черный наган, и стал ждать.

Дверь отворилась, и охранники ввели в комнату худощавого мужчину лет пятидесяти. Черты его лица показались Беспалому знакомыми, а когда тот заговорил, майор понял, что перед ним был не кто иной, как старый вор-рецидивист Шельма.

— Здравствуй, начальник! Неужели не признал? Беспалый понял, что и Шельма узнал его. Настоящее имя Шельмы было Афанасий Шельменко. Он, как и Беспалый, тоже был из беспризорников и даже когда-то состоял в кодле Муллы, которая потрошила карманы граждан на рынках.

— Шельма? — удивился Тимофей Егорович.

— А то кто же? Вижу, не ждал ты меня. А я же, чувствовал, что нам еще придется встретиться. Вот значит, как свидеться довелось.

— Капитонов! — обратился Беспалый к старшему караула. — Выведи свою команду.

— Товарищ майор… так это же… не положено. Приговор…

— Я кому сказал — выйди вон! — Кулак грозно стукнул по столу.

Старшина Капитонов никогда не видел начальника колонии таким сердитым.

— Есть! — Капитонов пожал плечами и вышел, увлекая за собой в открытую дверь солдат.

— Встретились… Жаль, что таким образом. За что же это тебя к вышке приговорили? Ведь ты же вор, а не мокрушник.

— А ты что, Тимошка, дело мое не читал? — сощурился Шельма.