Коля зажал уши.

— Да ты не переживай, все момидзи[76] уже опали, — хохотал Нестеренко.

— Пятнадцать тысяч четыреста двадцать рублей, — прервала их кассирша.

Он достал кредитку.

— Не смей! Лучше выложи бухло! — Коля начал грузить бутылки обратно в телегу. — Еще не хватало снова влезать в это говно.

— Молчать, женщина, — Нестеренко ставил бутылки обратно.

— Нельзя ли побыстрее? — кричали им сзади. — Вы не одни тут с алкоголем!

Кричавшие были тоже однополой парой, но иного толка — два пузатых жизнерадостных хомячка в мятых костюмах и дубленках. Нестеренко нарочно затянул процесс, подсунув кредитку с нулевым балансом. Заставил позвать контролера, чтобы убрать бутылку джина, и еще минут пять искал по карманам наличные.

Они выкатились на огромную стоянку, забитую машинами. Валил мокрый снег, все таяло. Дмитрий торопливо загрузил пакеты в багажник. Коля вытянул из-под куртки ворованную бутылку коньяка, бережно открыл ее и сделал первый глоток.

— Так вкуснее, — объяснил он, лаская горлышко кончиком языка. Потом засунул бутылку поглубже в рот.

— Ой, смотри, накидаешься, — Нестеренко обнял его.

— Да ебаные пидоры! — крикнул хриплый мужской голос.

— Вы охуели! — горячился второй. — Мы из-за вашей гомоистерики не купили нихуя!

Коля проник языком в коньячный рот Коли, оторвался и глубоко вдохнул холодный воздух.

— Пососите! — он протянул им бутылку.

Глаза Коли сияли: это был лучший подарок. Два хомячка налетели самоуверенно, как и полагалось офисному быдлу. Женственный педик врезал одному по яйцам и занялся вторым, порхая перед ним туда-сюда, как боксер в легком весе. Хомяк даже не понял, как оказался на земле рядом со своим полусогнутым другом.

— Встал? — спросил Нестеренко.

— Еще спрашиваешь! — Коля облизал разбитые костяшки пальцев.

— И что ты меня до сих пор не отмудохал? — Нестеренко ждал в очереди отъезжающих машин, нервно глядя в зеркала. Те двое могли уже очухаться. — Зачем ты жалуешься, что я тебя бью? Ты же объективно сильнее.

— Я девочка, — кокетливо ответил Коля.

В заднее стекло постучали.

— Вам жить надоело? — спросил мужик покрупнее двух первых.

Дмитрий, видя, что им не проехать, торопливо скрутил толстый глянцевый каталог и передал Коле. Тот выскочил, мужик отступил, вытянув руки вперед.

— Отвали, зашквар! — крикнул мужик и наткнулся на капот едущего сзади вольво. Раздалась матерная ругань, водитель вольво выскочил из машины и теперь разбирался с нападавшим по поводу «наезда». Вся очередь гудела и орала.

— Я из-за этих пидоров! — оправдывался нападавший.

— Сам ты пидор! — кричали ему. — Уйди с дороги, баран!

Пьяный парень в трениках и драповом пальто возник перед водителем вольво и начал объяснять, кто когда приехал в Москву и кому следует отсюда ехать на хуй. Этот парень вообще взялся непонятно откуда, пальто распахнулось, обнажив мохнатую грудь. Парень поскользнулся и упал в грязь, остальные его поднимали и приводили в чувство. Нестеренко благополучно уехал.

Гусь истекал жиром в духовке, Коля следил за ним, как цепной пес. Ему не хотелось из-за Димочки остаться без ужина.

Атмосфера паранойи в яойной хате заметно усилилась: таблетки ватного психиатра заставили хохленка спать по ночам и прибавить пару килограммов. От этой дряни постоянно першило в горле, появилось ощущение песка в глазах, сны потеряли цвет, мысли стали тягучими, как латекс, пропала свежесть ассоциаций. Коля тупил уже с совсем простыми делами, не мог сосредоточиться на чтении, даже мультики смотреть не получалось, они казались утомительным мельканием картинок. Бояться он не перестал, и это было самое хуевое. Теперь Коля был уверен, что Димочка его бросит, потому что ему не нужен овощ и импотент. Нейролептики выжгли все, кроме этого страха. Нестеренко понял, что Коля тайком выплевывает таблетки. Колоться он отказался. Теперь Дмитрий делал инъекции помидорам и яблокам, не догадаться по вкусу было крайне сложно. Коля тупо перестал брать что-то из холодильника и перешел на шоколадки с заправки, как уже делал весной. Питьевую воду он носил с собой в сумке. С этой сумкой Коля ходил и в душ, и в туалет. Когда надоело таскать сумку, он начал пить воду из-под крана. Дмитрий смешно врал, что она «известковая», «с кишечной палочкой» и «может вызвать большие проблемы с почками». В итоге он сам схарчил отравленное яблочко и чуть не вырубился за рулем, после чего спал на обочине три часа и получил втык от начальства.

Коле сильно хотелось в туалет, но он не мог оставить гуся: большой птице, купленной вчера, предстояло готовиться еще часа четыре, чтобы как раз к двенадцати отправиться на стол. Ночевал Коля у холодильника в спальном мешке. В три утра Нестеренко не выдержал и принес ему коробку со всеми нейролептиками. Коля благосклонно принял ее, но с поста не ушел. Кто знает, что мог припрятать хитрый кацап, чтобы унизить национальное достоинство хохленочка?

— Может, сходишь в кабак? — разрешил Коля.

— А ты уже все выпил? — спросил Нестеренко, который писал очередную аналитическую статью для своего портала, следя за гусем. — Думаю, я еще месяц не поеду за бухашкой.

— Не зарекайся, — заерзал Коля. — Пойди, прогуляешься.

— Ага, а ты мне как раз нацедишь азалептина.

— Так больше жить нельзя! — Коля достал коробку с каминной полки и на глазах у Димы спустил все содержимое в унитаз. С ампулами пришлось повозиться.

— Прощай, крыша, — вздохнул Нестеренко.

Коля вытолкнул его из туалета и едва успел снять штаны. Через минуту умный японский унитаз ублажал его очко струей теплой воды.

— Ты там не увлекайся, — постучал кацап. — А то забудешь, как ноги раздвигать.

Этот унитаз был подарком Сергеича, дома у него стоял такой же.

— Я совсем не завидую, что Сережа с Карлом поедут в Японию, — сказал Коля. — Я умею радоваться за других, не то что некоторые.

— Боюсь, их ждет разочарование. Косоглазые вблизи совсем не так романтичны, как на ваших картинках с пучеглазыми уродцами. Кстати, они считают всех гайдзинов[77] дикарями. Особенно русских.

Коля вышел из туалета, еще раз проверил гуся и тоже засел за ноутбук.

— Дорогой братик, — писал он. — Я все еще надеюсь, что ты жив и когда-нибудь ответишь мне. Прости за то, что я тебя бросил. Я много думал, многое переосмыслил и понял, что ты был моим единственным настоящим другом, единственным, кто заботился обо мне. Димочка, я очень тебя люблю, не умирай, пожалуйста!