Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дженни, ты рассуждаешь, как мудрая женщина, тебе это не идёт. Нам больше подходит рыдать в подушку от горя и несбыточной мечты, а мы всему находим объяснение и оправдание. Скучно быть рассудительными.
— Элиза, а как же, всё-таки, быть с Георгом? Ты всерьез отказываешься от него?
— Я просто надеюсь, что что-то произойдет, и мы будем вместе. Я действительно ничего не могу сделать, он должен сам. Твой папа приезжал к нам несколько раз.
— Приезжал? — удивилась Дженни.
— Да. Я думаю, он разговаривал по — поводу Георга, иначе, что ему здесь делать? И мне показалось хорошим знаком, что мама не накидывалась на меня с упреками после общения с дядей Джоном. Может, он смог её как-то убедить, и она в раздумье? Я тебе сегодня наговорила правильных слов, но если бы ты знала, как я надеюсь! Почти сдалась, но жду, отступила, веря, что все изменится. Ах, Дженни, как я надеюсь!
— Я бы расспросила папу, но он уехал. Почему ничего мне не сказал? Совсем не поднимал этот вопрос. Я даже не знала, что он был у вас, и никто об этом не говорил. Наверное, его просил Георг, и они решили, что это чисто мужское дело и действуют, как задумали.
Дженни замолчала. Элиза тоже не нарушала тишины, каждый думал о своем. Все слова были сказаны, оставались мысли, для которых нет границ в ощущении и способах их передачи.
— Я рано уеду, — произнесла Дженни. — Роберт проводит меня.
— Тогда нужно спать. Нет, не уходи, останься, я боюсь оставаться одной со своими мыслями. С тобой мне спокойней, потому что ты понимаешь даже то, что я не говорю.
Она обняла Дженни и тихонько заплакала, совсем не слышно, про себя
.
* * *
— Дженни, мы едем довольно долго, а ты всё время молчишь и поглядываешь на меня, да еще мне кажется, что ты чуть ухмыляешься, и это относится к моей драгоценной персоне.
— Ты только вчера твердил, что являешься лучшим другом. А самую главную новость удачно скрывал.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ты женишься?
— Хм, вот это новость, я как-то под действием ваших чар, мисс, забыл, что стою на пороге больших изменений в своей жизни. Ты умница, что напомнила: под этим очаровательным утренним солнцем должно замечательно думаться о супружеской жизни!
— Ты почти иронизируешь. Мне это не нравится. Хочется больше лирики в рассуждениях о любви. Или вы, мужчины, совсем не понимаете, что оно такое?
— Понимаем, принимаем, поэтому охотно отдаёмся таким, как ты.
— Как я? О, когда же вы научитесь говорить, что дама, которая присутствует, одна-единственная на всем свете, другой такой не найти!
— А когда вы поймете, что нельзя так быстро покидать друга, скучавшего за вами, а чуть-чуть уступить его просьбе и погостить ещё?
— Значит, не те слова находил, чтобы уговаривать.
— Заветные слова я оставлю для дамы своего сердца!
— А вот никуда я не поеду, — сказала Дженни. — Возвращаемся.
Лицо Роберта посветлело.
— Какой твоей мысли я обязан такой радостью?
— Не радуйся раньше времени. Я знала, что ты поступишь, как предписывает ваше общество. Сегодня я посмотрю на твою девушку, и если она мне не понравится, я немного поотравляю тебе жизнь. На правах друга буду твердить: не делай этого, не делай! Жди любви!
— Дженни, у тебя неверное представление об обществе, которое ты так не приемлешь. Почему-то ты думаешь, что в нем всё делается без любви. Ошибаешься, любовь есть и там. Браки заключаются не только по расчету, у молодых есть выбор. А несчастных полно в любой прослойке. Я — обеими руками за любовь и надеюсь, что в этом у меня будет всё благополучно.
— Я буду рада за тебя! — Получилось чуточку зло, чему она очень удивилась.
Почему сдавило сердце? Действительно, какие собственники женщины! Вот и она почувствовала укол ревности от слов Роберта. Он в последнее время уделял ей столько внимания. Неужели она решила, что так должно быть всегда?
Дженни рассердилась и резко затормозила.
— Я поеду домой, — крикнула она Роберту так, словно он был виновен в ее мыслях. — Не надо меня провожать, сама доберусь.
— Оставайся, раз решила.
— Зачем? — кричала Дженни. — Что мне здесь делать? Надеяться: вдруг приедет Артур? Принять это как милость, если он всё-таки явится? Тебе тоже будет не до меня сегодня вечером, к Элизе не подпускают. Отстаньте все от меня!
Она пришпорила лошадь и пулей полетела по полю.
Роберт лишь мгновение стоял в растерянности, потом ринулся за ней. Нагнал, поравнялся, перегородил дорогу.
— Дженни, не дури. Где твоё недавнее настроение? Утро начиналось так чудесно. Это просто болтовня от нечего делать, не бери в голову. И не плачь. Наше общение частенько вызывает у тебя слезы, я обрасту комплексами, что тебе со мной плохо. Всё время ревешь.
— Просто тебе так легко пожаловаться, я и пользуюсь этим. Жалею себя, а с другими держусь гордо, не показываю обиду.
Роберт подъехал вплотную и, потянув Дженни, пересадил к себе на лошадь.
— Мое дружеское плечо в твоем распоряжении. Рыдай, цепляйся, бейся головой. Что еще хочешь?
Дженни замерла, прижавшись к груди Роберта. Он обнимал её бережно, трепетно.
— Успокоилась? — спросил он через время. — Посмотри на меня.
Дженни подняла голову.
— У тебя такие мягкие глаза и очень глубокие. А сейчас, когда смотришь на меня так близко, еще и огромные. Впусти меня туда.
Дженни зажмурилась и замотала головой.
— Знаю, там занято. Не настаиваю. А здесь пока свободно. — Он осторожно провел пальцем по губам Дженни.
Она дернулась, открыла глаза.
— Не хулигань, Роберт. — Голос дрожал.
— Извини, понимаю — это грубо. А нежный поцелуй позволите?
Дженни после некоторых колебаний подняла палец — один!
— Спасибо. — Это он прошептал, уже потянувшись к ней.
Поцелуй был один, но он длился и длился. Нежный, ласковый, спокойный. Оба оторвались от земли и парили над лугом в облаке чувственности. Дженни расслабленно улыбалась и вновь окуналась в наслаждение томлением.
Не понятно, сколько прошло времени, когда, задохнувшись, они остановились.
— Ты зачем обнимаешь меня? — Дженни старалась не смотреть в глаза Роберту.
Он ответил не сразу, перевел дыхание.
— Во-первых, чтобы ты не свалилась с лошади. Во-вторых, я не мог не отвечать на твои объятия, они были очень пылкие.
Дженни хотела рассердиться, но вместо этого рассмеялась.
— Всё ты врёшь. Верни меня на место! Знаю я вас — мужчин. Пользуетесь минутами слабости, когда мы мечтаем, чтобы нас пожалели.
— Я же