Прибыв на место, Басманов и Адашев сперва отправили в Нарву «сказати государьское жалованье», однако «ругодивцы», придя в себя после памятной бомбардировки, «солгали», ответив русским воеводам, что-де они не посылали своих послов к русскому государю с тем, чтобы «от маистра отстати». Заподозрив неладное. Басманов отправил за реку «сторожи за Ругодивом по Колываньской дороге» наблюдать за действиями противника567. И предусмотрительность воеводы, как оказалось, была отнюдь не лишней. Причина, по которой нарвские бюргеры решили, что достигнутое ранее предварительное соглашение их ни к чему не обязывает, была более чем очевидна. Феллинский комтур Г. Кетлер, собрав конное ополчение Харриена и Вирланда (областей к западу от Нарвы) и присоединив к нему рижских и ревельских кнехтов с артиллерией, подступил к Нарве, разбив 20 апреля лагерь в нескольких милях от города. Русские летописи сообщают, что под началом Кетлера было до 1 тысячи конницы и 700 кнехтов, ливонские дают цифру вдвое меньшую, 800 человек при нескольких орудиях568, и эта цифра в свете последовавших событий представляется более точной.

1 мая Кетлер попытался провести в Нарву подкрепление. Ему удалось уговорить ревельских и рижских кнехтов, распущенных было «на вольные хлеба» их нанимателями по причине отсутствия (или нежелания платить?) денег отправиться в Нарву, где им, как пообещал будущий магистр, будет заплачено невыданное жалованье. И чтобы русские не смогли помешать задуманному, Кетлер приказал своей коннице атаковать русские сторожи. 500 харриенских и вирландских всадников попытались опрокинуть наблюдавшие за действиями неприятеля сотни детей боярских под началом голов А.М. Бутурлина, П. Заболоцкого и И.Ш. Замыцкого569. Басманов решил отвести их обратно за реку, и, пока сотни «учали возитца ниже Ругодива пять верст», пятьсот стрельцов Андрея Кашкарова и Тимофея Тетерина получили приказ, «чтобы сторожей стоптати не дати и отвести бы сторожей к собе за реку»570, выдвинуться к переправе и не дать ливонцам разбить переправляющуюся русскую конницу по частям. И эта задача, по ставленная воеводой перед Тетериным и Кашкаровым (не здесь ли завязалась дружба двух стрелецких голов, которая потом сыграет большую роль в их дальнейшей судьбе?), была блестяще выполнена. Как писал летописец, «немцы наряд весь в Ругодив отпустили, а сами конные и пешие пришли х перевозу на Офонасья с товарищы; а всего осталося на их стороне, которые не поспели перевезтися, человек со сто, а немец пришло на них человек с тысячю и конных и пеших; и Бог милосердие свое показал: побили немец многих и гоняли пять верст по самой Ругодив, а взяли у них тритцати трох человек»571.

В описании этого боевого эпизода обращают на себя внимание несколько деталей. Прежде всего, по всему выходит, что Басманов решил использовать закаленные стрелецкие приборы в качестве арьергарда-«отвода», перед которым была поставлена задача, говоря языком разрядных документов, «отнять» отступающие под натиском неприятеля конные сотни, дать им возможность оправиться и отойти в порядке. Эта сложная задача обычно поручалась наиболее опытным, проверенным, надежным войскам, в высокой боеспособности которых командование не сомневалось572.

А теперь о другом, даже более интересном, чем предыдущее, – из описания боя напрашивается предположение, что «отвод» русских конных сотен был хитроумным маневром, рассчитанным на неопытность горячих харриенских и вирляндских парней. Видя, что русские бегут (и как тут не вспомнить слова англичанина Р. Ченслера, который писал, что русские-де, в отличие от цивилизованных европейских воинов, не привыкли сражаться «правильным» образом и любят атаковать внезапно, из засады!573), они бросились преследовать московитов и напоролись на залповый огонь возникших как из-под земли стрельцов (см. описание смотра в декабре 1557 г., которое было приведено ранее). Последствия предугадать было нетрудно – стрельцы успешно «отняли» у ливонцев свою конницу, а та, перестроившись, контратаковала смешавшегося и обескураженного неприятеля и погнала его прочь, рубя и беря в полон отставших и лишившихся коней эстляндцев. И если наше предположение верно, то вряд ли стоит сомневаться в том, что такой маневр проделать могли только хорошо обученные, опытные воины, понимавшие друг друга и своих начальных людей, что называется, с полуслова, и что взаимодействие русской стрелецкой пехоты и поместной конницы было на высоте.

Урок, преподанный водскими детьми боярскими и стрельцами Тетерина и Кашкарова Кетлеру и его людям, несомненно, сказался спустя полторы недели. Ободренные полученной помощью, нарвские бюргеры и гарнизон окончательно решили отказаться от прежних договоренностей. Обстрел Ивангорода из нарвской артиллерии был возобновлен, русские не замедлили ответить, и, в конце концов, 11 мая в Нарве вспыхнуло несколько пожаров. Пламя было настолько сильно, что в полдень его заметили в лагере Кетлера в 4 милях (примерно в 30 км) от города, и, как писал ливонский хронист С. Хеннинг, тут в лагерь прибыл гонец из Риги, сообщивший, что в городе сильный пожар и что есть опасность нападения русских. Кетлер приказал поднимать свое воинство по тревоге и, взяв с собой несколько небольших орудий, выступать к Нарве. Однако с наступлением темноты доблестные «мужи» Харриена и Вирланда настояли на том, чтобы повернуть назад, опасаясь ночной атаки. А тут еще прибыла весть от начальника авангарда, что-де он находится в полумиле (немногим более 3,5 км) от города и опасность как будто миновала – он располагает надежными сведениями, что вспыхнувший было огонь потушен. Как писал Г.В. Форстен, осуждая действия орденского военачальника, «хладнокровие Кетлера и других рыцарей было поразительным; приблизившись к городу на полмили, они со значительным количеством военных сил до конца оставались праздными зрителями падения Нарвы и не сделали даже попытки предупредить его»574. Но с другой стороны, Хеннинг прямо писал, что поворот назад был сделан по требованию ополчений Харриена и Вирланда. Они же испытали на себе прежде того остроту русских сабель и меткость русских пищалей и, надо полагать, не особенно стремились проверить, есть ли у московитов еще порох в пороховницах, не затупились ли их сабли и не ослабли ли тетивы на их луках.

Причина же, по которой пожар в городе был потушен, стала ясна Кетлеру и его комтурам утром следующего дня, 12 мая, когда в его лагерь прибыли нарвские кнехты и беженцы. Из их сбивчивых и противоречивых рассказов следовало, что с началом пожара (а обвиняли в нем некоего цирюльника Кордта Фолькена) московиты «переправились на лодках и плотах, подобно рою пчел, на другую сторону, взобрались на стены и, так как нельзя же было в одно и то же время и пожар тушить, и врага отражать, то жители и убежали в замок, а город предоставили неприятелю». Русские же потушили пожар и начали готовиться к штурму замка575. Русские же летописи дополняли этот рассказ рядом интересных подробностей. По их сведениям, Басманов, заметив начавшийся в городе пожар, послал в Нарву парламентеров, которым наказал напомнить бюргерам, «на чом били челом государю, чтобы на том слове стояли и государю добили челом; и их в город пустили». Ответом был отказ выполнить прежние обещания, после чего Басманов повел своих людей на штурм: «в Рузкие ворота велели приступати головам стрелецким Тимофею да Ондрею (Тетерину и Кашкарову. – В. П.) с стрельцы, а в Колываньскые воевода Иван Ондреевич Бутурлин да с ним головы з детми з боярьскими». Переправившись на подручных средствах через Нарову, стрельцы Тетерина и Кашкарова во главе со своими головами сломили сопротивление неприятеля и, открыв Русские ворота, впустили в город Басманова и Адашева с отборными сотнями поместной конницы. Тем самым исход битвы был решен, а когда через Ревельские ворота в Нарву ворвались люди Бутурлина, остатки нарвского гарнизона и бюргеры с семьями укрылись в Вышгороде. Здесь, в нарвской цитадели, за ее укреплениями они надеялись отсидеться до подхода Кетлера с его людьми576.