В середине февраля 1558 г. русское войско пересекло границу южнее Нарвы, переправившись через Нарову по Козьему броду «выше города Ругодива», «и люди царя и государя дал бог все с воеводами вышли здорова, – писал летописец, – а государевых людеи убили под Курсловом в воротех Ивана Ивановича Клепика Шеина да в загонех и ыных местех пяти сынов боярских да стрелцов десять человек да трех татаринов да боярских человек с пятнадцать, а иные люди дал бог здорово». С вестью-сеунчом об успешном окончании похода в Москву поспешили от больших воевод и от «царя» гонцы – два татарина, «князь Канбаров Мангит да Семев-мурза Кият», а от Глинского и Юрьева – князь В.И. Барбашин и наш герой. Для Тимофея это была большая удача – не зря он старался в этом походе, и не только сумел неплохо разжиться «животами» и «всякой рухледью», но и, как особо отличившийся, завоевал право явиться перед Иваном Грозным с приятной новостью! 20 февраля гонцы были приняты царем, и он конечно же не оставил прибывших без награды. Но не награда была важна для нашего героя, а сам факт того, что он предстал перед государем и засвидетельствовал лично свое служебное рвение (да, и не стоит забывать о том, что запись о том, что Тимофей приезжал к царю с сеунчом, была внесена в разрядные книги557). И Иван IV не забыл молодого (а было ему тогда не больше 30 лет) стрелецкого голову, тем более что этот сеунч оказался для Тимофея первым, но не последним.

А возможность отличиться снова и снова представилась Тетерину очень и очень скоро. Внушение, которое сделали царские воеводы ливонским «лутчим людям», было как будто воспринято надлежащим образом. Все надежды ливонцев на помощь извне не оправдались – никто не шевельнул и пальцем, чтобы помочь несчастным, и в марте 1558 г. в Вольмаре собрался ландтаг, на котором обсуждался вопрос – где взять деньги, чтобы заплатить требуемую Иваном Грозным сумму. Деньги со скрипом удалось собрать, и в конце апреля новое посольство отправилось с собранными талерами в Москву, надеясь умиротворить разгневанного московита (как писал в своем отчете упоминавшийся ранее И. Гофман, узнав о том, что предыдущее посольство, вопреки всем обещаниям, денег не привезло, «великий князь разгневался на них и в великой ярости стал рвать на себе одежду и сказал обоим посольствам, не считают ли они его за дурака…»558).

Однако достичь согласия не удалось и на этот раз – чудесным образом собранные 60 тысяч талеров, пока они добрались до Москвы, усохли до 40 тысяч, и вдобавок ко всему резко обострилась обстановка вокруг Нарвы, где с января не прекращались взаимные набеги и перестрелки. К событиям под Нарвой мы вернемся ниже, тем более что Тимофей Тетерин и его стрельцы сыграли в них далеко не последнюю роль, а пока завершим историю с посольством. Когда послы прибыли в Москву, было уже поздно. Мало того, что они не привезли всей требуемой суммы, так еще и Нарва пала, ситуация переменилась, и поскольку «верити у них (послов. – В. П.) нечему: на чем правду дают, в том во всем лжут, и будет похочет маистр, и он бы сам да и бискуп, сами за свои вины били челом и дань положили и на всю свою землю», то, как писал русский книжник, «отпустил государь послов безделных»559. Плавно и незаметно для всех война, начатая сперва с очень и очень ограниченными целями, стала разрастаться, вовлекая в себя все новые и новые стороны, пока не превратилась в большой конфликт, принесший неисчислимые беды и несчастья, на фоне которых резня под Лаисом стала всего лишь одним из многих эпизодов растянувшегося на несколько десятилетий великого кровопролития.

Но тогда, весной 1558 г., об этом не догадывался никто из тех, кто принимал участие в разворачивающихся все стремительнее и стремительнее событиях. Все еще было впереди, и Тимофей Тетерин, окрыленный царской милостью, еще не знал, что его блестящей карьере в очень скором времени придет безвременный и бесславный конец. Не в силах прозреть будущее, он со своими людьми отправляется под Нарву.

Обстановка здесь складывалась к тому времени очень и очень напряженная. Еще в январе – начале февраля 1558 г. ставивший в 1557 г. «усть Руганы и Неровы реки на море для бусного приходу заморских людей в Ноугородцкой земле от Иваня города десять верст» город князь Д.С. Шестунов со своими людьми и охочими «торонщики» «повоевал и повыжег» нарвскую округу560. В отместку нарвский фогт Э. фон Шнелленберг приказал обстрелять ивангородский посад, на что его воеводы, знавшие о том, что в Москве вот-вот должны начаться переговоры с ливонцами, не отвечали, но отписали Ивану Грозному, что-де «немцы из Ругодива на Иванегороцкой посад стреляют из наряду, а они не смеют без царева государева ведома»561. Царь в марте отправил еще одну рать из Пскова и Изборска опустошать орденские земли, а в Ивангород послал дьяка Шестака Воронина с грамотой, в которой велел тамошним воеводам «изо всего наряду стрелять в Ругодив»562. Получив разрешение, ивангородские воеводы князь Г.А. Куракин и И.А. Бутурлин немедля приступили к возведению шанцев у Нарвы и начали обстрел города. Испытав на себе мощь русской артиллерии, ругодивцы после девятидневной перестрелки запросили двухнедельного перемирия и получили его.

Тем временем, пока ландтаг в Вольмаре решал, что делать, а престарелый магистр В. Фюрстенберг уговаривал ливонских «лутчих людей» предпринять поход на Ивангород, ситуация вокруг Нарвы, несмотря на перемирие, продолжала накаляться. Сейчас уже трудно разобраться, кто виноват в эскалации конфликта – как обычно, обе стороны обвиняли друг друга в нарушении перемирия. Однако Иван Грозный, терпение которого иссякало, в ответ на очередную воеводскую отписку, что-де ругодивцы «через опасную грамоту стреляют и роздор делают, а сами сроку упросили на две недели, а всю две недели из наряду стреляют и людей убивают», приказал воеводам «стреляти изо всего наряду по Ругодиву»563. Получив разрешение, воеводы 1 апреля 1558 г. возобновили обстрел Нарвы «изо всего наряду, и с прямого бою, и з верхнево, камены ядры и вогнеными». Город был буквально завален русскими снарядами – в иные дни в Нарве падало до 300 каменных и иных ядер, в том числе бомбы весом почти в 10 пудов. К тому же очень скоро иссякли и запасы провианта и фуража в Нарве, да и откуда им было взяться, если окрестности города были опустошены, а ввезти припасы было неоткуда и не на что – нарвская казна была пуста, и даже наемным кнехтам и рейтарам платить было нечем564. Помощи ждать было неоткуда, и 11 апреля 1558 г. нарвский бургомистр И. Крумгаузен со товарищи «выехали» из города и «били челом ивангородским воеводам, «чтобы им государь милость показал, вины им отдал и взял в свое имя, а за князьца (то есть за Шнелленберга. – В. П.) оне не стоят, воровал к своей голове, а от маистра они и ото всей земли Ливоньской отстали»565. Жившим посреднической торговлей нарвским бюргерам, к тому же не видевшим реальной поддержки ни стороны других ливонских городов (прежде всего Риги и Ревеля), ни со стороны магистра, перспектива быть полностью разоренными, а то и убитыми, была не по нраву. Потому они и решили перейти в подданство Ивану Грозному, отправив послов в Москву договариваться об условиях перехода.

Пока нарвские послы во главе с бургомистром добирались до русской столицы, Иван IV, получив весть о том, что «ругодивцы» готовы признать его власть, отправил в Ивангород воевод боярина А.Д. Басманова и Д.Ф. Адашева с «детми боарскими ноугородцами Вотцкие пятины» да стрельцами под началом голов А. Кашкарова и Т. Тетерина. Воеводам было предписано «быти в Ругодивех, а солжут (нарвитяне. – В. П.), и им (воеводам. – В. П.) велел делом своим и земским промышляти, сколько милосердый Бог поможет». Задачу царь поставил перед Басмановым со товарищи, что и говорить, непростую. Нарва была сильной крепостью, рассчитывать на то, что магистр по-прежнему будет безучастно взирать на то, как русские бомбардируют город и принуждают «ругодивцев» к капитуляции, было опасно. Сил воеводам было выделено немного – для несения гарнизонной службы в Ругодиве достаточно, а вот для правильной осады и штурма, даже с учетом гарнизона в Ивангороде – маловато. Почему? Посчитаем. В Полоцком походе четырьмя годами позднее Водская пятина выставила около 850 детей боярских и своеземцев, что вместе с послужильцами могло составить в лучшем случае порядка 1,2–1,4 тысячи бойцов. Вряд ли у Басманова было их больше, чем в том памятном государевом походе, а скорее всего, даже и меньше, учитывая, что новгородцы только что вернулись из зимнего похода на Ливонию. Добавив к «воцким» детям боярским 500 стрельцов двух приборов (надо полагать, что другая половина осталась нести городовую службу в северо-западных русских городах – в том же Пскове или Изборске), получаем, что под началом Басманова было самое большее до 1,5 тысячи ратных людей, а с ивангородцами вряд ли больше 2 тысяч566. Так что пожилому (а к тому времени Басманову было уже за сорок, что по тем временам было немало) и заслуженному воеводе приходилось рассчитывать только на опытность своих начальных людей и их подчиненных, изрядно поднаторевших в ратном деле (не всех, правда, ибо новгородцы, давно всерьез не воевавшие, отличались меньшей боеспособностью, чем служилые московских «городов»). А уж чего-чего, а ратных умений и навыков у того же Тетерина к тому времени было не занимать! Да, и еще одна деталь этой посылки обращает на себя внимание – Тетерин снова оказывается в одной рати с Данилой Адашевым.