Повязка не до конца приглушала крики доктора. Ортису стало плохо. Он вынужденно присел на землю. О том, чтобы разделить с индейцами обед, не было и речи. Артуро понимал Ортиса. Сам же, пересилив тошноту, ел. И не отводил глаз от бурления в воде перед дрожащим телом Антонио Муньоса. Несмотря на подступавшую дурноту, похвалил себя за верный шаг. Доктор всё равно был слишком стар и ослаблен, чтобы выдержать многодневное путешествие на плоту, затем несколько недель пеших переходов и сплавов в пирогах из древесной коры. Артуро сократил его страдания до получаса насыщенной боли. Пожалуй, умирая от истощения, Муньос бы и сам предпочёл стремительную гибель.

Его смерть помогла Артуро искупить вину перед индейцами, и Артуро был ему благодарен – поклялся, что, разбогатев, непременно позаботится о семье доктора. Отдаст им шестую часть извлечённых из Города Солнца богатств. Нет, седьмую. Да, лучше седьмую. Хватит на несколько поколений. Поставят у себя в патио бронзовый бюст своего погибшего в джунглях отца.

Макавачи продолжал посмеиваться над Артуро, но теперь доверял ему. Кроме того, Артуро получил власть над Ортисом. Привязал переводчика к себе страхом. В шутку намекнул, что при необходимости так же ловко избавится от него и, что бы тот ни задумал, всегда сумеет его опередить. А главное, привязал Ортиса алчностью. Рассказал о плантаторе дель Кампо, вложившем состояние в разработку золотоносного месторождения или обнаружившем богатый город древней цивилизации – неважно.

– Аркадий Иванович думал забрать всё себе. Не хотел ни с кем делиться. Вот и погиб. Я не жадный. Я готов делиться. Мы вместе будем богаты!

Ортис, кажется, до конца не оценил открытую ему тайну, однако, слишком напуганный происходящим, покорно слушал Артуро и выполнял его поручения.

Когда анаконда по удачному совпадению расправилась с Орошпой, Артуро мог больше не волноваться. Макавачи и Вапик вдвоём не управятся с плотом. Им точно потребуется помощь Артуро и Ортиса, индейцы не оставят их на берегу. Возьмут с собой.

Артуро сосредоточенно обсасывал кусочки змеиного мяса. Оно оказалось сладковатым, костлявым и слишком жёстким. Приходилось глотать кусочки целиком. Артуро знал, что в итоге начнутся рези в желудке, но должен был съесть хоть что-то. С благодарностью смотрел на изломанное тело кандоши. Даже подумывал лично его похоронить, но вскоре отбросил эту затею. Следовало беречь силы.

После завтрака индейцы завернули Орошпу в гамак, предварительно свалив к нему требуху от распотрошённой анаконды и моток её гигантской кожи. Отнесли подальше в лес – опасались, что запах разложения вслед за насекомыми привлечёт хищников. Предпочли избавиться от тела и вернулись к реке.

На деревьях неподалёку уже были вырезаны глубокие контуры будущих пирог – около полутора метров в ширину и чуть более трёх метров в высоту. Вчера Артуро видел, как Вапик сделал первую пирогу. Со всех сторон подбивал под линию контура деревянные колышки и в итоге снял заготовку целиком, единым куском непотревоженной коры. Уложил её на землю, очистил. Стал жечь на внутренней стороне мелкий хворост – то и дело ворошил угли, распределяя жар и не позволяя ему запалить заготовку. Кора начала коробиться, и Вапик в нужный момент закрепил между будущими бортиками деревянные распорки. Нос пироги обжёг отдельно, смял его края в толстую складку и перетянул обрезками верёвки. Так же поступил с кормой. Пирога была готова. Оставалось сделать ещё три. После смерти Орошпы пятый контур оказался лишним.

Изначально индейцы планировали сплавиться на плоту до спокойных вод и заняться пирóгами там, вдали от опасности, но в сезон дождей непросто раздобыть подходящие для плота стволы бальсы – дерева, отдалённо напоминавшего тополь, разве что покрытого более крупными листьями и обладавшего наилегчайшей древесиной. Макавачи поручил Вапику заниматься контурами пирог на случай, если не удастся собрать плот.

После завтрака Вапик взялся снимать и обжигать новые заготовки из коры, а Макавачи, Артуро и Ортис отправились на поиски бальсовых деревьев. Как бы там ни было, отплытие назначили на утро следующего дня. И Артуро знал, что на плоту, на пироге или просто вплавь он одолеет реку, одолеет сотни километров дикой сельвы. Выживет, восстановит силы и вернётся сюда. Любой ценой найдёт злосчастный Город Солнца, а значит, оправдает надежды своих родителей, сестры, тёти Исы и почтит память дяди Гаспара.

– Здесь спокойно. – Аня смотрела, как на ветвях коричного дерева резвятся писклявые танагры – птички, похожие на воробьёв, перекрашенных в яркие цвета: лазурная грудка, жёлтый воротник с тёмно-коричневой вставкой под клювом, салатовый подвижный хвостик и синеватые перья на спине. Аня подмечала детали их расцветки, надеясь однажды вплести силуэт танагры в новый орнамент – из тех, что она отправляла знакомой швее в Бильбао.

– Спокойно, – с запозданием согласилась Лиза. – Как на кладбище.

Аня сама утром вызвалась идти на разведку с Лизой. Хотела задать ей вопрос, которым терзалась с того дня, как увидела её в нижнем лагере под Икитосом. Пока предпочитала говорить о чём-нибудь стороннем, ждала, когда сойдёт первая неловкость. Они больше недели томились в западне, но почти не общались.

Тени загнали их в ловушку, на предгорный лоскут земли, растянутый под скальной стеной на два километра и почти по всей длине окаймлённый речным руслом. Настоящий полуостров, в наиболее широкой части достигавший четырёхсот метров. Полуостровом его назвал Максим. Если на севере река вплотную примыкала к горным валунам, не оставив ни малейшего зазора, то на юге открывался широкий проход, уводивший вдоль русла в глубь предгорных джунглей.

В южный проход на третий день после разгрома экспедиции отправились оба кандоши. Танчима и Тсиримпо, последние из носильщиков Скоробогатова, звали остальных за собой. Они много говорили перед уходом, возможно, называли важные приметы, указывавшие на отсутствие в проходе туземцев. Возможно, просили о помощи – говорили на шапра, изредка перемежая речь испанскими словами. Их никто не понял. И никто не захотел за ними последовать. Дима с Аней растерянно поглядывали на Максима и Никиту, не знали, как лучше поступить, и доверились их решению остаться.

Максим, несмотря на ворчание Покачалова, отдал кандоши один из двух уцелевших винчестеров и горстку патронов. Другие припасы индейцы брать отказались. Сказали, что разживутся необходимым в пути. Ушли сразу после заката. В ту ночь никто не мог уснуть. Все прислушивались к звукам, доносившимся с юга.

Кандоши обещали, добравшись до своего поселения на реке Пушага, притоке Мараньона, сразу сообщить в Икитос о случившемся. Аня понимала, что помощь объявится не скоро, в лучшем случае через три-четыре месяца, но даже такая надежда была приятной. Затаившись в гамаке, Аня молилась, чтобы Танчима и Тсиримпо прошли сельву невредимые. Кандоши и раньше казались ей приятными, а за три дня, что они вместе провели на предгорном полуострове, Танчима и Тсиримпо выказали себя исключительно доброжелательными: помогали Максиму, поддерживали Диму дружеским смехом и угловатыми попытками изобразить его хромоту и вовсе хохотали, когда Дима в ответ начинал передразнивать их прерывистый смех. Аня жалела, что Танчима и Тсиримпо не задержались ещё на пару дней. А потом в ночи подряд раздались три ружейных выстрела. Следом послышался крик. Он быстро оборвался. Ещё один выстрел и вновь – крик, который тревожил джунгли бесконечно долго, стихал слишком медленно.