— Раздавил, что ли, я их? Уничтожил за дерзость, с которой они нарушили мое уединение, — говорил он сам с собой.

Когда он произносил эти слова, глаза его устремились на нас, но мысли его вернулись снова к Шекспиру и «Королю Лиру».

— Гонерилья и Регана! — вскричал он. — Мои бесчеловечные дочери, мои чертовки пришли сюда издеваться надо мной!

— Нет, ничего подобного, — сказала моя свекровь так спокойно, как если бы она обращалась к совершенно разумному существу. — Я ваш старый друг, мистрис Маколан, и привела с собой вторую жену Юстаса Маколана.

В тот же момент, когда она произнесла слова «…вторую жену Юстаса Маколана», этот несчастный с криком ужаса соскочил с кресла, точно она поразила его. В то же мгновение мы увидели в воздухе голову и туловище, совершенно лишенное ног. Через минуту это страшное существо опустилось на руки, точно обезьяна. Потом с удивительной быстротой он в несколько прыжков очутился у камина. Здесь, прижавшись в тени, дрожа от страха, он бормотал десятки раз:

— О, пожалейте меня, пожалейте!

К этому-то человеку пришла я за советом, у него хотела я просить помощи в случае нужды!

Потеряв всякую надежду и, говоря откровенно, сильно испуганная, я прошептала мистрис Маколан:

— Вы были правы, я виновата, пойдемте отсюда.

Слух у Мизеримуса Декстера был тонок, как у собаки.

Он услышал мои слова.

— Нет, — сказал он, — войдите сюда со второй женой Юстаса Маколана. Я джентльмен и должен извиниться перед ней. Я изучаю человеческую натуру и хочу ее видеть.

Человек этот, казалось, совершенно преобразился. Он говорил приятным голосом и вздохнул истерически, точно женщина после сильного припадка слез. Он пришел в себя, или любопытство оживило его. Когда мистрис Маколан спросила меня, хочу ли я уйти теперь, когда припадок его закончился, я ответила:

— Нет, я готова остаться.

— К вам снова возвратилась вера в него? — спросила она меня своим беспощадно насмешливым тоном.

— Испуг мой прошел, — ответила я.

— Мне очень жаль, что я напугал вас, — заговорил голос у камина. — Многие находят, что я временами схожу с ума. Вы пришли, кажется, как раз в такое время. Я, сознаюсь, немного мечтатель. Мое воображение Бог знает куда заносит меня, и я говорю и делаю странные вещи. В подобных случаях все, что напоминает мне об этом ужасном процессе, заставляет меня переноситься в прошлое и испытывать невыразимое нервное страдание. Я человек чрезвычайно чувствительный и вследствие этого (в таком свете, как наш) несчастный человек. Примите мои извинения и войдите сюда обе, войдите и пожалейте меня.

В настоящую минуту даже ребенок не мог бы бояться его, он подошел бы к нему и пожалел его.

В комнате становилось все темнее и темнее. Нам едва было видно прижавшуюся у камина фигуру Декстера, и более ничего.

— Разве мы останемся в темноте? — спросила мистрис Маколан. — Или ваша новая знакомая увидит вас при свете вне вашего кресла?

Он тотчас же схватился за висевший у него на шее металлический свисток, поднес его к губам, и вслед за тем раздались резкие, точно птичьи, звуки. Через несколько минут из дальних комнат послышались в ответ точно такие же.

— Ариель идет, — сказал он. — Успокойтесь, мама Маколан, Ариель сделает меня приличным, чтобы предстать перед очами молодой леди.

Он в несколько прыжков удалился в самый темный конец комнаты.

— Подождите минутку, — сказала мне мистрис Маколан, — вам предстоит еще новый сюрприз, вы сейчас увидите «изящную Ариель».

Мы услышали тяжелые шаги в круглой комнате.

— Ариель! — произнес Мизеримус Декстер нежным тоном.

К величайшему моему удивлению, грубый мужской голос кузины в мужской шляпе, более похожий на голос Калибана, чем Ариеля, отвечал:

— Здесь!

— Мое кресло, Ариель.

Женщина, так странно прозванная, отдернула занавеску, чтобы немного осветить комнату, и потом вкатила перед собой кресло. Она подняла Мизеримуса Декстера, как ребенка, но не успела она посадить его, как он выпрыгнул у нее из рук с радостным криком и очутился в своем кресле, точно птица на насесте.

— Лампу и зеркало, — приказал он и, обращаясь к нам, прибавил: — Извините, что я обернусь к вам спиной. Вы должны увидеть меня только тогда, когда волосы мои будут приведены в порядок. Ариель, щетку, гребенку и духи!

Держа в одной руке лампу, в другой зеркало, а щетку с гребенкой в зубах, предстала передо мною Ариель. Теперь я впервые увидела это круглое лицо без всякого выражения, мрачные бесцветные глаза, толстый нос и подбородок. Это было полуживое существо, наполовину не развившееся, безобразное животное, в матросской куртке и тяжелых мужских сапогах, только старая красная фланелевая юбка и сломанный гребень в льняных волосах обнаруживали в ней женщину; это была та самая неприветливая особа, которая впустила нас в дом.

Этот диковинный камердинер, собрав все туалетные принадлежности, подал зеркало своему не менее диковинному господину и сам принялся за дело.

Она расчесала гребнем, щеткой, напомадила и надушила кудрявые волосы и шелковистую бороду Мизеримуса Декстера с удивительной ловкостью и быстротой. Молча, с тупым взором и неуклюжими движениями исполняла она свое дело в совершенстве. Калека внимательно наблюдал в зеркале за каждым ее движением. Он был слишком поглощен этим занятием, чтобы говорить, и, только когда Ариель, окончив прическу, остановилась перед ним и повернула свое круглое лицо в нашу сторону, он сказал, не оборачивая головы, так как туалет его был еще не совсем окончен:

— Мама Маколан, как зовут вторую жену вашего сына?

— Зачем нужно вам знать ее имя? — поинтересовалась моя свекровь.

— Затем, что я не могу называть ее мистрис Юстас Маколан.

— Почему это?

— Это напоминает мне другую мистрис Юстас Маколан. А если я вспомню страшные гленинчские дни, мое спокойствие пропадет, и я снова буду бесноваться.

Услышав это, я поспешила вмешаться.

— Меня зовут Валерия, — сказала я.

— Римское имя, — заметил Мизеримус Декстер. — Оно мне нравится. В моем собственном имени есть тоже нечто римское, и я сам походил бы на римлянина, если бы у меня были ноги. Я буду называть вас мистрис Валерия, если это не будет вам неприятно.

Я поспешила уверить его, что для меня в этом нет ничего неприятного.

— Очень хорошо, — сказал Декстер. — Видите ли вы, мистрис Валерия, лицо стоящего передо мною существа?

Он указал зеркалом на свою кузину так небрежно, как на собаку, и она со своей стороны не более собаки обратила внимание на его презрительное выражение. Она совершенно спокойно продолжала расчесывать его бороду.