срезав прядь волос – человеку такого роста, как Кулл, трудно уклоняться от ударов карлика вроде Вольманы.

Кулл развернулся на пятках и нанес удар сбоку, как мог бы прыгнуть волк, по широкой ровной дуге – Вольмана упал, весь его левый бок прогнулся, а легкие вырвались наружу.

“Вольмана!” - Кулл произнес это слово, слегка задыхаясь. “Я бы узнал этого карлика в Аду –”

Он выпрямился, чтобы защититься от безумного натиска Ридондо, который атаковал дико и широко открыв рот, вооруженный только кинжалом. Кулл отпрыгнул назад, высоко подняв топор.

“Ридондо!” его голос зазвенел резко. “Назад! Я бы не причинил тебе вреда–”

“Умри, тиран!” - закричал безумный менестрель, бросаясь очертя голову на короля. Кулл оттягивал удар, который ему так не хотелось наносить, пока не стало слишком поздно. Только когда он почувствовал укус стали в своем незащищенном боку, он нанес удар в безумии слепого отчаяния.

Ридондо упал с проломленным черепом, а Кулл отшатнулся к стене, кровь хлестала сквозь пальцы, сжимавшие его раненый бок.

“Заходи, сейчас же, и схвати его!” - крикнул Аскаланте, готовясь возглавить атаку.

Кулл прислонился спиной к стене и поднял свой топор. Он представлял собой ужасную и первозданную картину. Ноги широко расставлены, голова вытянута вперед, одна красная рука цепляется за стену для опоры, другая высоко держит топор, в то время как свирепые черты застыли в смертельном оскале ненависти, а ледяные глаза сверкали сквозь кровавый туман, который застилал их. Люди колебались; тигр, возможно, умирал, но он все еще был способен нести смерть.

“Кто умрет первым?” - прорычал Кулл сквозь разбитые и окровавленные губы.

Аскаланте прыгнул, как прыгает волк, – остановился почти в воздухе с характерной для него невероятной скоростью и пал ниц, чтобы избежать смерти, которая с шипением приближалась к нему в виде красного топора. Он отчаянно крутанул ногами в сторону и откатился в сторону как раз в тот момент, когда Кулл оправился от пропущенного удара и ударил снова – на этот раз топор погрузился на четыре дюйма в полированный деревянный пол рядом с вращающимися ногами Аскаланте.

В этот момент ворвался еще один отчаянный, за которым без особого энтузиазма последовали его товарищи. Первый злодей рассчитывал добраться до Кулла и убить его до того, как тот сможет вытащить свой топор из пола, но он неправильно рассчитал скорость короля, или же он начал свой бросок на секунду позже, чем следовало. Во всяком случае, топор дернулся вверх и обрушился вниз, и натиск резко прекратился, когда покрасневшая карикатура на человека была катапультирована обратно к их ногам.

В этот момент в коридоре послышался торопливый топот ног, и негодяи в дверях подняли крик: “Солдаты идут!”

Аскаланте выругался, и его люди бросили его, как крысы, покидающие тонущий корабль. Они выбежали в коридор – или захромали, разбрызгивая кровь, – а дальше по коридору поднялся шум и крик, и началась погоня.

Если не считать мертвых и умирающих мужчин на полу, Кулл и Аскаланте стояли одни в королевской спальне.

Колени Кулла подогнулись, и он тяжело прислонился к стене, наблюдая за преступником глазами умирающего волка.

“Кажется, все потеряно, особенно честь”, - пробормотал он. “Однако король умирает на ногах – и –” какие бы другие размышления ни приходили ему в голову, неизвестно, потому что в этот момент он легко подбежал к Куллу, как раз когда король использовал руку с топором, чтобы вытереть кровь со своих полуослепших глаз. Человек с мечом наготове может нанести удар быстрее, чем раненый человек, находящийся вне позиции, может нанести удар топором, который давит на его усталую руку, как свинец.

Но как раз в тот момент, когда Аскаланте начал свой выпад, в дверях появился Сено вал Дор и швырнул в воздух что-то, что сверкнуло, запело и завершило свой полет в горле Аскаланте. Разбойник пошатнулся, выронил свой меч и рухнул на пол к ногам Кулла, заливая их потоком крови из перерезанной яремной вены – немой свидетель того, что военное мастерство Сено включало в себя и метание ножей. Кулл озадаченно посмотрел вниз на мертвого разбойника, и мертвые глаза Аскаланте уставились на него в ответ с кажущейся насмешкой, как будто владелец все еще утверждал тщетность королей и разбойников, заговоров и контрзаговоров.

Затем Сено поддерживал короля, комната была заполнена воинами в униформе великой семьи вал Дор, и Кулл понял, что маленькая девочка-рабыня держит его за другую руку.

“Кулл, Кулл, ты мертв?” Лицо вал Дора было очень белым.

“Пока нет”, - хрипло произнес король. “Затяните эту рану у меня в левом боку – если я умру, то от нее; она глубока, но остальные не смертны – Ридондо написал мне там предсмертную песню! Пока запихивай в него что–нибудь - у меня есть работа, которую нужно сделать ”.

Они с удивлением подчинились, и когда поток крови прекратился, Кулл, хотя уже буквально побелел от крови, почувствовал небольшой прилив сил. Теперь дворец был полностью пробужден. Придворные дамы, лорды, воины, советники, все толпились вокруг, что-то бормоча. Красные Убийцы собирались, обезумев от ярости, готовые на все, завидуя тому факту, что другие помогали их королю. Что касается молодого офицера, командовавшего стражем у дверей, то он ускользнул в темноте, и ни тогда, ни позже его нигде не было видно, хотя его искренне искали.

Кулл, все еще упрямо державшийся на ногах, одной рукой схватившись за свой окровавленный топор, а другой за плечо Сено, указал на Ту, который стоял, ломая руки, и приказал: “Принеси мне табличку, на которой выгравирован закон о рабах”.

“Но, лорд король–”

“Делай, как я говорю!” - взвыл Кулл, поднимая топор, и Ту поспешил повиноваться.

Пока он ждал, а придворные женщины суетились вокруг него, перевязывая его раны и пытаясь осторожно, но тщетно, оторвать свои железные пальцы от окровавленной рукояти топора, Кулл услышал рассказ Сено, переводящего дыхание.

“–Ала услышала, как Каанууб и Вольмана сговариваются – она прокралась в маленький уголок, чтобы поплакать над ней – нашими бедами, и Каанууб пришел, направляясь в свое загородное поместье. Он дрожал от ужаса, опасаясь, что планы могут пойти наперекосяк, и он заставил Вольману еще раз обсудить с ним сюжет перед уходом, чтобы тот мог знать, что в нем нет изъянов.

“Он не уходил, пока не стало поздно, а потом Ала ускользнула и