Йолташ пришел в себя. Голова гудела, глаза слезились, а во рту всё ссохлось. Казалось, даже дыхание — и то царапает горло. Первым, что Йолташ увидел, были толстенные, в два пальца толщиной, железные прутья решетки от пола до потолка. Пленник дернулся, но тщетно. Руки заведены за спину, а сам горец валяется на каменном полу. В голове мягкими толчками затихает боль. Вставать не хотелось, но Йолташ подтянул колени к груди. Ноги не связаны. Уже хорошо. Оружие, меха и походные мелочи сняты вместе с поясом. Сапоги с засапожным ножом тоже отсутствуют. И кольчуги нет — оставили одну рубаху и штаны. Кое-как развернувшись, горец увидел кандалы на запястьях и ржавую цепь. Короткая цепь змеилась к стене, оканчиваясь широкой пластиной, вмурованной в кладку. Помимо кандалов, руки плотно примотали друг к другу обычной веревкой.

«Как будто оков мало», — криво ухмыльнулся Йолташ.

Йолташ еще раз поворочал головой туда-сюда, разминая шею, не обращая внимания на гул в ушах. Глаза по-прежнему немилосердно слезились и поенник долго моргал, прогоняя сполохи и желтые круги. Вскоре смог разглядеть за прутьями решетки широкий коридор. Дневной свет лился откуда-то сверху и после темени подземелий он казался благословением.

«Спасибо, Мать Предков, что хранишь своего сына», — вознес хвалу Йолташ и понял, что провалялся без памяти целую ночь. Голова загудела, но горец упрямо тряхнул шевелюрой, прогоняя боль.

Через проход, за коридором, он увидел еще одну решетку, такую же, как и его собственная. За ней Йолташ наткнулся на внимательные взгляды нескольких пар глаз. Взгляды походили друг на друга. Жалостливые. Испуганные. Забитые. Потухшие. Дети разных возрастов, худые, изможденные, со впалыми щеками и длинными тонкими шеями, одетые в грязные обноски, сидели на полу, прижавшись лицом к решетке и молча разглядывали нового пленника. Йолташ попытался улыбнуться, но сухие губы треснули. Выступила капля сукровицы.

Вдруг послышался громкий скрежет двери и тяжелая поступь. Дети, как вспугнутые птенчики, мигом отпрянули от решетки и забились по дальним углам. Вскоре из-за поворота показалась грузная фигура, вся замотанная в темное. Сейчас, при дневном свете, Йолташ смог хорошенько разглядеть незнакомеца, с головы до ног укутанного широкими полосами ткани. Пришедший в ответ тоже молча разглядывал Йолташа — из узкой прорези сверкнули карие глаза.

При появлении незнакомца дети чуть слышно заскулили, и он повернулся в их сторону. Послышался тонкий детский всхлип, и из темного тряпья раздался довольный клекот. Надзиратель смеялся. Отсмеявшись, он отцепил от пояса большой ключ и отпер дверь в комнатушку Йолташа. Приблизившись, небрежным пинком перевернул горца на живот. Нагнулся, ухватил узника за шиворот и рывком поставил на колени. Руки за спиной вывернулись, а цепь натянулась. Йолташ отметил, что замотанный толстяк силен и покорно повис на цепи.

«Посмотрим, что ты мне приготовил», — подумал Йолташ. Он старался не смотреть на широкий нож, висящий на боку тюремщика. Чтобы не выдать помыслов, горец уставился в пол.

Тюремщик вновь заклекотал, погладив себя по пузу. Потом он примолк, засопел и достал щербатую глубокую плошку. Поставив ее перед глазами Йолташа — близок локоток, да не укусишь — он снял с пояса мех и, расплескивая вокруг брызги, налил воды. Вдосталь, доверху. Йолташ не удержался и кадык дернулся. Толстяк вновь заклекотал, повернулся и вышел. Разбрызганная вода капельками скатывалась по брусчатке и впитывалась в песок. Йолташ вновь сглотнул. Дверь осталась открытой.

Молчаливый тюремщик вернулся с колченогим табуретом, поставил на середину коридора и оседлал, повернувшись спиной к горцу. Дети перестали скулить и замерли. Йолташ заметил, как они дрожат и не могут оторвать глаз от толстяка. Не торопясь, тот поднял руки и принялся разматывать темную полоску ткани с головы. Надзиратель проделывал все нарочито медленно, скатывая ленту в небольшой рулон, не отрывая взгляд от детей. Йолташ увидел жирный мощный загривок и бугристую лысую голову. Дети замерли, скованные ужасом. Толстяк встал и обернулся. Против воли Йолташ дернулся и цепь противно лязгнула.

Тюремщик откинул голову назад и заклекотал, довольный. На бледном, белом как мука лице напрочь отсутствовал нос. Он был начисто срезан, и темные провалы дырок вместо ноздрей приковывали взгляд. Помимо носа, на лысой голове начисто отсутствовали и уши.

«Это для того, чтобы тряпки на бошку наматывать удобнее?» — развеселился про себя Йолташ, отгоняя испуг.

Урод с поросячьим рылом вернулся в комнатушку Йолташа. Посмотрев на пленника, тюремщик тяжело опустился на карачки и начал лакать из плошки как собака. Йолташ видел, как мелькает язык, погружаясь в воду. С уголка рта свесилась нитка слюны и упала в плошку, а из дырок-ноздрей текли бесцветные сопли, капая следом. Тюремщик перестал лакать и придвинул плошку к горцу. Склонив голову к плечу, он внимательно смотрел на узника карими глазами навыкате.

Йолташ вытянулся изо всех сил, не обращая внимания на боль в вывернутых суставах и принялся быстро-быстро лакать из плошки, пока урод не придумал новую затею. Воды оставалась еще много, но язык уже не доставал. Тогда Йолташ схватил зубами край плошки, подтянул ближе и одним махом втянул в себя всю воду, что осталась. Раздался знакомый клекот, и толстяк поднялся с коленей. Послышалась тяжелая поступь, стук двери и скрежет замка. Затем шаги удалились.

Бареан

— Безносый — это наш бог. Наш, с Полуденных островов, — начал рассказ Бареан, стараясь не пялится во все глаза на темнокожего слепого лекаря, который оказался в доме. Гиганта Боря побаивался. Однако лекарь не обращал на царевича внимания и мял левую руку старого наставника Оли, напевая под нос. На плече виднелся здоровенный багровый синяк. — Ему многие поклоняются. Поговаривают, когда-то в незапамятные времена Безносый был обычным воином с островов и зарабатывал свой хлеб мечом. Однажды в захудалом постоялом дворе ему встретилась Смерть. Они разговорились и Смерть спросила, чего хочет от жизни такой славный парень. Воин ответил, что хочет стать непобедимым. Смерть сказала, что может помочь. Вот только надо что-то дать взамен. Тогда воин вывалил на стол все монеты, что были с собой, но Смерть только рассмеялась. Тогда воин сверху положил меч и кинжал. Смерть рассердилась: «Не то! Это все не то! Ты хочешь расплатиться вот этим? и стать непобедимым воином?», — злой смех прогнал всех из таверны. «Что же я могу тебе дать?» — растерялся воин. «Мне нужна часть. Часть тебя», — ответила Смерть, целя в грудь воину костлявым пальцем. Воин задумался: он понял, что смерть хочет взять душу. Вот только лишаться души он не хотел. Что же делать? Ни рук, ни ног он не мог отдать Смерти — воину они и самому пригодятся. Схватив с груды монет свой верный кинжал, он одним махом отсек свой нос и протянул Смерти, — темнокожий лекарь нажал на плечо Остаха и тот зашипел.

— И что дальше? — поторопил Олтер.

— Что дальше? — пожал плечами Бареан. — Смерти по нраву пришелся находчивый воин. И он стал непобедимым. Люди прозвали воина Безносым, а он, чтобы не пугать встречных, стал прятать лицо, — и Бареан показал, как будто заматывает лицо. — Безносый много скитался и покорял царства и города. Но потом ему все наскучило, и он вернулся на родные острова.