Яркий солнечный свет ослепил меня, но я продолжил идти. Я бесцельно бродил по улицам, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Мне нужно было покурить, чтобы успокоиться.

Я представлял себе Уллу-Бритт, выражение ее морщинистого лица, ее покачивающуюся голову. Разочарование во взгляде. Как ты мог упустить свой шанс уже на первой же неделе, я просто не понимаю! Я хотел бы объяснить ей, что я не виноват, что это Хассан все начал, но я знал, что мне не хватит слов. Все и так ясно.

Через полчаса я оказался на знакомой улице. Чуть ниже на ней находился спортзал Резы, я остановился чуть поодаль и посмотрел на вход. Меня не было здесь больше двух лет, но все казалось по-прежнему. Я подумал, что у меня все еще есть Реза. Он мой друг, и, если я больше не смогу ходить в школу, может быть, он возьмет меня на работу. Я буду работать и накоплю денег на собственную квартиру и освобожусь от всех, кто решает все за меня. Реза наверняка поможет мне, когда узнает, что случилось.

Протискиваясь в дверь, я весь дрожал. Двое парней в светлой одежде поднимали гантели перед зеркальной стеной, больше никого в зале не было. На душе у меня стало тепло от того, что я вернулся, я почувствовал, как расслабились плечи. Это место успокаивало меня, и я пожалел, что так давно не общался с Резой.

Когда я увидел его, во мне все затрепетало. Я так сильно по нему скучал, что мне стало больно, но я не знал, обижается ли он на меня за то, что я просто исчез. И Реза пошел мне навстречу. Он протянул ко мне руки и обнял меня.

– Возвращение блудного сына, – пошутил он.

Я кивнул, не переставая улыбаться.

– Как дела?

– Хорошо.

– Как бизнес?

– Ты только послушай себя, sahbi. Говоришь как настоящий бизнесмен! – сказал он, теребя меня по волосам, так что мне даже пришлось немного отступить. – Все отлично. А у тебя как?

– Было непросто, но теперь все потихоньку налаживается, – соврал я.

Мы посмотрели друг на друга, и я увидел, что он меня понимает.

– Я скучал по тебе, – сказал он, и эти слова подбодрили меня.

– Знаешь, я хотел тебя кое о чем попросить.

– Валяй. – Реза кивнул. – Все что угодно.

– Можно мне снова здесь работать?

Какое-то время он молчал. Возможно, мне только показалось, но взгляд Резы немного погрустнел.

Парень с темными коротко стриженными волосами принес какую-то коробку. Он зашел за стойку и начал раскладывать протеиновые батончики.

– Кто это? – спросил я, кивая в сторону парня.

– Малик. Он хороший. Не такой сообразительный, как ты, но он учится, – Реза потер шею и зажмурил глаза. – Мне очень хочется тебе помочь, но мне нельзя нанимать тех, у кого проблемы с полицией.

– Все совсем не так, как ты думаешь, – начал я, но замолчал. В душе разверзлась яма.

– Sahbi, – сказал Реза, и его слова оглушили меня, – я ведь просил тебя держаться подальше от всего такого.

Воздух вокруг меня стал очень плотным. Словно кончился кислород, и я понял, что мне срочно нужно выйти отсюда.

– Да. Позвони, если передумаешь, – пробормотал я, толкая дверь.

– Береги себя! – крикнул мне вслед Реза.

На улице было холодно. У меня замерзли руки, но я поспешил зайти за угол и остановился там. Меня колотило. Каким же идиотом я оказался! Улла-Бритт говорила, что мне нужно перестать быть своим наихудшим врагом, но я не знал, как это сделать. Единственное, что я знал, так это что все летит в тартарары. Что бы я ни делал, ничего не получается. Я – проблема, за решение которой Улле-Бритт, Бенгту и Ингегерд платят деньги. Со мной все кончено.

Зазвонил телефон. Это была Улла-Бритт, но у меня не было сил с ней говорить. Йоран, конечно же, связался с ней и рассказал, что случилось в мастерской. И сейчас она, конечно же, хотела со мной серьезно поговорить. Возможно, меня выгонят из школы и снова куда-нибудь отправят, и в этот раз наверняка на какой-нибудь хутор на Крайнем Севере, в Норрботтоне.

Я открыл последнее сообщение Джексона. Они собирались в Babasе, и я подумал, что неплохо было бы отдохнуть от всех проблем. Встретиться с людьми, для которых я не просто неудачник. К тому же мне очень хотелось курить. Я чувствовал, как меня захватывает беспокойство, и я не мог от него освободиться.

Я шел по улицам, по которым бродил уже миллион раз, проходил мимо высоток и промышленных кварталов. Громко шумели проезжавшие мимо машины, этот гул постоянно стоял у меня в ушах. Я подумал, что, видимо, я сам по себе плохой человек, что я таким родился и все мои попытки измениться абсолютно бессмысленны. И, наверное, все окружающие знают об этом. И родители Йокке, и вздыхавшие и закатывавшие глаза учителя, и Ингегерд, и Улла-Бритт.

Я представил себе свое сердце, твердый черный комок. Улла-Бритт говорила, что, если общаться с неправильными людьми, все может кончиться очень печально, и, хотя она не объяснила, что именно имеет в виду, я ее понял. Однажды и я буду лежать на каком-нибудь кладбище с ножом в животе, как несчастный Мустафа.

Я вышел на площадь. Там стоял памятник: обнаженные рабочие из сине-зеленой патины поднимали огромный гранитный блок – в школе нам говорили, что он называется «Эра рабочих». Я подумал – крайне несправедливо, что умерла именно мама. Ну почему она не оказалась среди тех, кто смог победить болезнь? Может быть, у нее не хватило сил бороться, потому что она слишком долго заботилась о нас? А если бы папа брал дополнительную работу, чтобы мама могла отдыхать и набираться сил? А если бы я больше помогал ей по дому? Если бы я следил за своими вещами, не раскидывал грязную одежду по полу, если бы не ругался с ней из-за ерунды – может быть, тогда все стало бы по-другому? Потом я подумал о том, действительно ли она получала все необходимые лекарства. Если бы мы были так же богаты, как король, или если бы папа лучше разбирался в том, что происходит в больнице, может быть, у нее было бы больше шансов выжить?

Мне не хотелось задумываться над этими вопросами, но они появлялись в моей голове, и я не мог им сопротивляться. Мои глаза заволокло слезами. Я смущенно закрыл лицо руками, когда кто-то дотронулся до меня.

– Как дела?

– Все нормально, – ответил я, пытаясь сглотнуть комок в горле.

– Трудный